Время спать - Дэвид Бэддиэл Страница 80

Она откидывается на спинку стула и кладет руку на затылок. У меня нет слов, чтобы описать это зрелище — оно неописуемо.

— Я знаю: ты думаешь, что мы с Беном никогда не ссоримся, — вдруг говорит Элис, пытливо глядя на меня своими соблазнительными глазами. — Но все же случается. Не так давно мы довольно сильно поссорились.

Элис, похоже, полагает, что мы на своеобразной конференции по обмену личным, и если она расскажет мне чуть больше, чем обычно, то я объясню, почему уехала Дина. А может, она просто хочет поговорить. Я сгораю от желания попасть в тот рай, что скрывает под собой мохеровая кофта.

— У меня было ощущение, что у вас что-то не… так, как обычно, — киваю я.

Элис выглядит удивленной, словно она не ожидала, что на их с Беном лицах все, оказывается, было написано, — но она, правда, не знает, насколько мелким почерком; возможно, Элис еще немного расстроилась оттого, что ее секрет упал в цене. Она наклоняется вперед, ставит локти на стол, а потом прячет обе руки в волосах — принимает позу из серии «а теперь давай поговорим серьезно».

— Ну… да, не как обычно. Помнишь тот ужин, когда Бен рассказывал про свой визит в синагогу?

— Да.

— Тогда с ним и стало тяжело. Из-за иудаизма.

— Мне ли не знать.

— Ну, это, похоже, ни для кого не было секретом. Но потом…

— Вся беда оказалась в том, что ты не еврейка.

Она вздрагивает и выпрямляется, складывая руки на столе.

— Тебе Дина рассказала?

— Нет. Он сам рассказал.

Дина мне, конечно, рассказала, но к тому моменту я и так все знал; думаю, что мы на верном пути — если она уже сейчас поймет, что Бен обманул ее доверие таким невинным образом, то потом ей будет легче поверить в то, что Бен сделал то же самое еще раз, только совсем не невинным образом. Элис быстро моргает, раза три-четыре подряд, веки чуть ли не дрожат; очевидно, что я застал ее врасплох — она хотела поговорить, а выяснилось, что практически все практически обо всем уже поговорили.

— Ну да, — говорит она. — Раз уж я рассказывала Дине, то Бену ничего не мешало рассказать тебе.

— Да. А тебе ничего не мешает рассказать мне сейчас.

Над ее правой бровью едва заметно дергается мускул, но сама бровь неподвижна, без малейшего намека на движение. Но это все равно реакция, понимание того, что сказанное сейчас мною — флирт, пусть не в сексуальном плане, но в эмоциональном. Пожалуй, это первая попытка флирта за все время нашего общения.

— Не мешает… — несколько рассеянно говорит она; потом добавляет, более решительно: — Но мне все равно интересно, что произошло между тобой и Диной.

О господи. Что ж она не успокоится? Сколько можно изливать душу по принципу «ты — мне, я — тебе» — это мне все карты путает.

Пытаясь уйти от ответа, я делаю глоток чая. Тьфу. Она опять забыла. Чай — с сахаром, кофе — без. Над ободком чашки я замечаю ее карие, цвета несладкого чая глаза, светящиеся невинной заинтересованностью, желанием обрести знание; то знание, из-за которого сожмется и без того крохотное отведенное мне в ее мыслях пространство — отведенное только мне, не человеку, с которым она связана посредством его отношений с ее сестрой или мужем, а просто кому-то, кто в чай кладет сахар, а в кофе — нет. Я чувствую, что завожусь, что хочу прекратить все это сюсюканье и выпалить Элис в лицо, что муж ей изменил. О нашем будущем после ее разрыва с Беном у меня уже и мыслей нет — просто хочу вызвать у нее эмоции, каким-то способом затронуть ее чувства, пусть даже чудовищно эгоистичным и разрушительным способом; просто оставить след в ее жизни.

— Элис… — говорю я.

— Дело в том, Габриель, — перебивает меня она.

Но я слушаю ее вполуха, фраза «Я думаю, ты должна знать, что у Бена был роман на стороне» сверкает в моем сознании, как название фильма, который вот-вот начнется, вот-вот.

— Не знаю, права ли я, рассказывая тебе — скорее всего, Бен тебе и так рассказал, хотя он и старается не поднимать вокруг этого особенной шумихи, — но… — бросает Элис многозначительный взгляд, делая глубокий вдох, — я беременна.

Йах-ха-ха. Йах-ха-ха-ха.

Конечно, ты беременна. Естественно! У Бога же есть свои задумки. А как иначе? Ох уж мне эта его страсть к симметрии. Когда женщины живут вместе, месячные у них начинают совпадать по времени — это я помню. И яйцеклетки, и кровь — все в одно время. У сестер, наверное, все совпадает с повышенной точностью; детородный тандем какой-то. Мой разум бешено машет руками, как человек, который бежит к краю скалы и в последний момент пытается остановиться.

— Я действительно очень хотела, чтобы Дина была крестной матерью.

Элис принимается изо всех сил чесать голову, из-за чего волосы теперь у нее торчат во все стороны. Думаю, это для того, чтобы не расплакаться; прежде всего, не расплакаться в присутствии человека, которого она, надо признать, не очень хорошо знает.

— Я подумала… возможно, ошибочно, но все же подумала… что это могло бы нас по-настоящему сблизить.

Ее щека чуть подрагивает, я пытаюсь сконцентрироваться на ней и привести мысли в порядок, но их не удержать. Когда я в первый раз звонил Дине, Бена с Элис не было дома — они были у врача. Бен встретил Фрэн в аптеке — он заезжал туда купить что-то для Элис. Ну и вся эта тревога за потомство — осознав, что иной дороги нет, и испугавшись, Бен, не снижая скорости, через еврейство налетел на Фрэн, лишь бы не сверяться с весьма определенной картой будущего под названием «у тебя теперь есть ребенок». Она опускает голову и кладет руки на колени, а я понимаю, что мне все равно обязательно надо что-то сказать.

— Поздравляю.

Она поднимает глаза, на лице появляется безрадостная улыбка, изгиб губ — как кривая на графике стрессов, которые пережил ее брак за последнее время. У меня внутри горечь умершей надежды смешивается с облегчением; очень сложно пережить свои мечты.

— Спасибо, — говорит Элис.

Она приподнимается со стула, закидывает руки мне на плечи и обнимает. Реальность, как всегда захламленная мелочами, пытается сделать так, чтобы этот момент меньше всего походил на то, чем он должен быть: между нами угол стола, она только привстала со стула, и ей сложно обхватить меня — Элис вообще слишком миниатюрна, чтобы обхватить такого слона, как я, — так что ей приходится стоять, согнувшись, в неудобной позе. Но когда мои руки смыкаются на мохеровой спине, я вдруг ощущаю ее тело, и рожденная реальностью пропасть исчезает. Подумав о том, какое это райское наслаждение, начинаю чувствовать себя очень глупо, потому что это слоган из рекламы «Баунти».

Ее голова у меня на плече. Потом она медленно движется назад, и наши лица теперь совсем рядом, как в той черно-белой оптической иллюзии, где сначала видишь лица, а потом вазу. Господи, как она красива! На долю секунды у меня возникает желание пойти напрямик и поцеловать ее, я уверен, что в ту же самую долю секунды вижу проблеск той же мысли в ее глазах — мы замираем и в пределах этого бесконечно малого мгновения очень долго смотрим друг на друга. В этот момент раздается удар дверного молотка, и я тут же понимаю, что до скончания времен буду оглядываться на эту долю секунды, видя в ней самую главную упущенную возможность своей жизни. Элис хмурится и выгибается, чтобы выглянуть в коридор, а я думаю, что все не так уж плохо — на мгновение я оказался в раю.