Моя преступная связь с искусством - Маргарита Меклина Страница 80

Сейчас, когда я узнал от тебя, что отвергший «Лед» Херцог живет теперь не в Германии, а здесь, в Районе Залива, так близко, я почему-то взбешен. Возможно, что он должен опасаться меня больше, чем когда-то боялся своего безумного неподконтрольного подопечного Клауса Кински.

Знаешь фильм, где Кински снимался с индейцами из Перу? По ходу действия они должны были его укокошить, но Кински так раздражил Херцога, на съемочной площадке бросаясь на него и грозясь задушить, что эти индейцы, больше всего ненавидящие кричащих белых людей, предложили Херцогу убить Кински на самом деле! Так что, в той сцене, когда он обедает на корабле и они сгущаются вокруг него — полуголая, вооруженная толпа дикарей — над ним нависает настоящая, а не киношная смерть. Я ощущаю вес промотанных лет.

В то же самое время, если бы он одобрил тогда мой перевод и я всецело и бескорыстно посвятил себя литературе, я никогда бы не научился нырять и не смог посетить далекие диковинные острова, устроившись по знакомству на фирму, финансово позволяющую преследовать мои истинные цели и страсти (формирование коллекции книг писателя N, помощь его музею в городе на Неве, изучение русского языка) — и не встретил бы, дорогая, тебя.

Глядя с какой-то извращенной стороны, с помощью искажения логики в «колодец прошлого», я говорю себе, что должен быть благодарен этому гениальному режиссеру.

Я иногда спрашиваю себя, удивился бы он, узнав, что косвенно ответственен за то, что пикирующийся с судьбой, пишущий про пикантность запретной любви писатель N — при помощи моих музейных даров — символически возвратился в Россию? За то, что я издал уже пять твоих монографий? За то, что, вместо того, чтобы стать писателем или переводчиком, превратился в коллекционера и мецената, аккумулировавшего у себя дома драгоценные копии и россыпи книг?

Прости меня за эту несвойственную мне «пушистость», как у нас говорят. Меня просто переехала телега собственных чувств. Увидимся в этот вторник.

Твой Т

II

Джон Синклэр

Известна песня Джона Леннона про Джона Синклэра.

В этой песне, пропетой перед многотысячным залом в 1971 году, «битл» Джон Леннон обращается к предержащим властям с требованиями выпустить из тюрьмы диджея, менеджера панковской группы и лидера политического движения «Белых пантер» Джона Синклэра.

Вполне в духе своего времени «Белые пантеры» выступали за «очистку планеты, свержение капитализма, освобождение политзаключенных, рок-н-ролл, наркотики и уличный секс».

Синклэра посадили в 1969 году на десять лет за две марихуановые самокрутки, которыми он неосмотрительно поделился с одетым в цивильную одежду агентом. В том же году на фестивале Вудсток эксцентричный радикал Эбби Хоффман прервал выступление рок-группы «Ху», чтобы потребовать освобождения Джона Синклэра, и вокалист «Ху» так сильно двинул его гитарой по голове, что Хоффман свалился со сцены в толпу.

С тех пор прошло тридцать пять лет. Джон Леннон превратился в легенду. Успевший отсидеть два с половиной года Синклэр, выпущенный из тюрьмы через три дня после организованного йоко Оно и Ленноном бенефиса, затерялся в Детройте.

В апреле 2004 года мне позвонил мой друг Боб и сообщил, что у него дома сидит герой джон-леннонской песни.

«Не разболтай никому, что Синклэр у меня. Дня не может прожить без Марь-Иванны. Прилетел на чтения из Мичигана и приперся ко мне, чтобы ей запастись.»

«А он что, в розыске что ли?» — недоверчиво относясь к конспиративным теориям, обожаемых Бобом, спросила я.

«Да я не про него, а про свою шкуру. Ты же не хочешь, чтобы мне за марихуану, как и ему когда-то, навесили срок! Думаешь, что-то изменилось с тех лет?»

…С семидесятых утекло много воды, и теперь в седобородом, тощем и колком, как гвоздь, долговязом гиганте нельзя было узнать патлатого борца за свободу и уличный секс. Пламенный революционер Джон Синклэр (сводка из энциклопедии: р. 1941, отец работал на «Дженерал Моторс», мать домохозяйка, в конце 60-x гг. лидер объявленных ФБР «самой опасной политической группой Америки» «Белыхпантер») сидел со мной в ресторане на Кастро, куда я его пригласила в ожидании тонкой беседы и высказываемых им гениальных идей, и ел приправленные специями индийские блюда. Закуривал и давал прикуривать мне.

На вопрос, как складывались его отношенья с сокамерниками, отвечал, что сокамерники ему ничего плохого не сделали и он с ними дружил. Плохо сделали те, кто дал ему срок.

После обеда и small talk про войну на Среднем Востоке и всемирный политический заговор, Синклэр направлялся в прославленный ферлингетьевский книжный «Городские огни», где собирался читать стихи про лягушек.

Новая книжка его так и называлась: «Сто лягушек и несколько змей».

После чтений я, подкинувшая его в книжный и до этого полдня развозившая его по различным делам, попросила автограф, и Синклэр, обратясь к другу с вопросом «Сколько там осталось еще?», протянул мне свою «Гитарную армию».

«Пятнадцать баксов».

Эта написанная в тюрьме, опубликованная в 1972 году книга до сих пор лежит у меня. На обложке изображен молодой, лыбящийся Джон Синклэр с марихуановым «джойнтом». На форзаце, вместе с надписью «Рите» — начертанная фломастером дата: 04/04/2004.

Я вспоминаю, как в ресторане «Бомбей», разглядывая его светлое пиво и надпись на куртке Cannabis Cup, Amsterdam, спросила, какая у него была самая большая мечта.

Синклэр сказал, что мечтает наконец вырваться из США, получив разрешение на въезд в Нидерланды (в результате это ему удалось), где можно курить дурь до бесконечности и никто тебе не будет мешать. Это были не совсем слова, ожидаемые от вольнодумца и анархиста, про которого была написана песня, но, с другой стороны, разве борец за права человека не может пожелать себе немного личного счастья?

Мы ехали в моей «Мазде»: Синклэр в черной футболке с навешенной на нее ленточкой красного цвета; его потрепанный, повидавший все и вся грузный друг, представившийся как «фотограф Эмиль», а также драгдилер Боб Брайан [имя изменено], который каждый раз, когда к нему стучится клиент, опасается, что это пришли из полиции, потому что в Америке до сих пор дают срок за траву.

За стеклом простиралась мрачная индустриальная окраина Сан-Франциско, напоминавшая родной Синклэру автомобильный Детройт; из окон машины вылетал табачный дым и голоса, а из диска Леннона, который кто-то поставил в мой CD player, — старая, со стершейся позолотой, но не потерявшая актуальности песня:

Дали десять лет за две

Он сидит теперь в тюрьме

Убивал бы во Вьетнаме

Отправлял к едреной маме

Или служил бы в ЦРУ —

Тогда б не кинули в тюрьму

За нас за всех сидит он,

Без детей и без жены, Синклэр Джон.

Оставь его в покое, выпусти его, сэр

Пусть будет свободным Джон Синклэр