Муляка. Две повести - Дарья Верясова Страница 8

Водку мы пили возле палатки Димы, вчетвером с Олей и мотоволонтёром Лёхой. Точнее, все пили пиво, а я — водку. Дима незаметно гладил меня по руке, а я лежала и бессмысленно смотрела на звёзды. Алкоголь действовал усыпляюще, тихая истерика закончилась. Часа в три я поняла, что все разошлись, а Дима уполз в палатку и на зов не откликался. Пришлось топать к себе.

Проснулась я от крика «Подъём!» в рупор — накануне, в целях лучшей работы лагеря, было решено устраивать общую побудку. Голова не болела, но встать я не могла. Похмелье было неожиданным и неприятным. Шедший мимо Андрюха пожелал мне доброго утра, потом пригляделся и подошёл поближе. Я с трудом села.

— Что, — спросил, — встать не можешь?

Я покачала головой.

— Может, похмелиться?

Я кивнула.

Андрюха присел, поднял меня на руки и понёс к штабу — похмелять.

В штабе мне налили стаканчик коньяка и отправили завтракать. К тому времени мне казалось, что я перестала приносить пользу, и когда меня позвали в бригаду на муляку, с радостью согласилась.

Дом на узкой улочке был славным. На просторном газоне росли цветы. Стебли окружала засохшая потрескавшаяся муляка, но плитка вокруг газона — на удивление чистая. Вообще, участок опрятен так, будто наводнение досюда не дошло. Но уровень воды на стене дома свидетельствует об обратном.

— Мы ещё с прошлого наводнения — с 2002 года — знаем, что сразу надо воду расталкивать, чтоб не застаивалась, тогда и муляка с ней вместе уйдёт. К нам приходили проверять уровень затопления, а у нас во дворе уже чисто. Спрашивают: «Вас вообще топило?» — рассказывает нам Аня.

Ей тридцать лет, и она в разводе. Вместе с ней в доме живут малолетний сын, мама и старенькая бабушка, которая еле передвигается по двору.

— Вот здесь у нас стоял надувной бассейн, его волной подняло, но не унесло. И муляки внутрь не попало — вода чистой осталась. Так мы ещё неделю той водой жили.

В дом вода вошла всего на несколько сантиметров, но пол и нижние планки мебели раздулись и потрескались — придётся менять.

Самая жуть, как обычно, сидит в подвале.

— Тут всё моё приданое: техника, посуда, вещи. А седьмого была годовщина смерти деда, мы наготовили всего, накупили вина — оно в подвале лежало, гостей позвали уйму. В десять вечера отключили электричество, потом выяснилось, что по всему городу, мы дома свечки поставили, во дворе фонарики зажгли — красиво так было.

Нас приехало шестеро. Алексей — муж Лены, которая осталась за старшую после внезапного отъезда начальника лагеря Наташи. Игорь — он упорно не снимает респиратор, потому что пообещал маме — специалисту по заболеваниям лёгких. Андрей, который нашёл в гуманитарке стильную розовую рубашку от «Дольче и Габбана» и теперь всем хвастается. Чернявый Дима — милый недотёпа с фотоаппаратом, — судя по всему, очень боится кожной заразы и даже по поводу обычных белых пузырей на обгоревшей коже звонит в лагерь доктору Роме. Загадочный жилистый Ваня — он ударом ладони ломает деревянный ящик и в конце дня ни в какую не соглашается сфотографироваться вместе с нами всей бригадой. Ну и я.

Мы разделяемся: кто-то наполняет вёдра, кто-то таскает их наверх.

Чернявый Дима предлагает:

— Даша, мы для тебя по половине ведра грузить будем, хорошо?

Милые вы мои! — думаю. А вслух отвечаю:

— Лучше уж я тогда грузить буду. А вы таскайте.

Первые полчаса работы меня слегка потрясывает с похмелья. От большой, совковой, лопаты я быстро устаю и, смирившись, беру маленькую, штыковую — специально для меня привезённую.

Извиняюсь непонятно перед кем:

— Я всё-таки девушка…

По сырому слою муляки прошли трещины, и сейчас она лежит красивыми глянцевыми кирпичами. Мне немного жаль нарушать эту гармонию.

— Главное, ребята, сердцем не стареть… — хрипло запевает Дольче и Габбана.

Я тут же подхватываю:

— Песню, что придумали, до конца допеть! — и допеваю песню до конца, продолжая работать. Голос срывается, когда я втыкаю лопату в грязь, и тогда я проговариваю слова ожесточённым кряхтением.

Мы поём ещё что-то, и ещё, и ещё. С песней веселее. Мокрая рубашка холодит тело, со лба течёт грязный пот. Дольче и Габбане он попадает в глаза, его руки в грязи, а мои вымыты и обработаны хлоргексидином, и я промакиваю грязь салфетками, чувствуя себя отважной медсестрой на поле боя. До обеда успеваем расчистить пол и начинаем выносить содержимое подвала. Тяжёлые вещи мне удаётся дотащить только до выхода, кто-нибудь из мальчиков в это время непременно спускается вниз и почти вырывает их у меня из рук. К нам присоединяется Аня.

— Моя бы воля, — сердито говорит она, — я бы всё повыкидывала, а подвал бы забила! Надоело каждый раз его чистить!

Повыкидывать всё не получается: старенькая Анина бабушка заняла наблюдательный пост и зорко следит за нашей работой. Аня идёт на хитрость: посуду, красивые кувшины и пустые банки с силой забрасывает в мешок и громко огорчается, когда те бьются.

Я натыкаюсь на странный чан с носиком и алюминиевое корыто с трубой. Во всём этом вода, я отчерпываю её банками, прежде чем тащить наверх. Пол земляной, и если налить на него воды, то снова надо будет махать лопатой. А нам и без того приходится через каждый час собирать хлябь.

— Аня, — спрашиваю, — а что это?

Аня смущается и с застенчивой улыбкой отвечает:

— Это чачу варить…

В обеденный перерыв мы открываем консервы, привезённые с собой. Аня хочет нас покормить, но мы отказываемся — неудобно объедать хозяев. Тогда Аня бьёт по больному месту:

— Может, хоть арбуза порезать? — и я кричу «Да!», пока вежливые мальчики не успели отказаться.

Аня режет его ровными квадратными дольками, сняв шкуру. Очень красиво.

— Ты повар?

— Нет, — опять смущается Аня, — у нас на Кубани все девушки так умеют.

Мы уже изрядно натоптали во дворе, когда к нам пришла белоснежная пушистая кошечка. По-хозяйски осмотрев нас, она отошла подальше и с наслаждением улеглась в грязь.

— Животные, — говорит Аня, — чувствовали. Собаки выли весь день. У соседа волкодав на забор лапами вставал и выл — невыносимо было слышать. Он его уже накормил, отвязал! А тот воет.

После перерыва мы снова лезем в подвал и снова таскаем наверх вещи. Видно, что в этом подвале не хранили про запас ненужной рухляди. К сожалению, теперь придётся выкинуть многое из нужного. По цепочке передаём наверх консервации, там Аня оббивает их сильной струёй воды из кёрхера — мини-автомойки.