Севастополь. Женщины. Война. Любовь - Татьяна Копыленко Страница 8

И тогда, когда наклонялась к его груди и прижималась к ней ухом в горячечной надежде услышать стук его сердца.

Его сердце стучало…

Или ей так казалось…

Или ей безумно этого хотелось – и слух ее обманывал в милосердном желании дать ей то, что ей было жизненно необходимо…

Что бы он жил. Тук-тук…

Чтобы он жил. Тук…

Чтобы он жил…

Ошибиться было несложно: грохот канонады, гремевшей над Севастополем, перекрывал почти все другие звуки. В ней тонули крики командиров, отдававших приказы сорванными, хрипящими голосами, короткие автоматные очереди и одиночные выстрелы, грохот орудий бастиона, стоны раненых, шум моря, надрывные вопли метавшихся чаек – все это терялось в непрерывном гуле затяжной, непрекращающейся бомбежки.

Где-то вверху – ей показалось, что прямо над ними – в высоком, сером небе, зародился противный, свистящий, знакомый звук.

Летела бомба.

Летела смерть.

К ним летела смерть.

Время остановилось.

Казалось, что оно умерло.

Умерли звуки.

Умерли запахи.

Умерли мысли.

Умерли ее чувства.

Кроме одного.

– Не умира-а-а-а-ай!!!!!!!!!! – она закричала из последних сил и накрыла матроса своим телом, сотрясаясь в рыданиях, обнимая его, защищая от пуль, от снарядов, от смерти.

Свист становился все громче, все ближе.

Смерть уже подлетала, расправляя над ними холодные черные крылья.

Ближе.

Ближе.

Ближе.

– Очнись! – незнакомая женщина рывком подняла Машу и заглянула ей в глаза. – Берись! Тащим!

Маша словно пришла в себя – нельзя было терять ни мгновения. Она схватила Михаила за плечи с одной стороны, а женщина с другой, и они потащили его в укрытие. Только они спрятались в относительно безопасном месте – туда, где они только что находились, упала бомба.

Машу трясло. Если бы не помощь незнакомки, они бы с Мишей погибли. Вместе.

– Спасибо, я бы сама не справилась, вы спасли нас, – ее всю колотило крупной дрожью, слезы не переставая текли по щекам, и она никак не могла это остановить.

– Ну что ты, девочка, не за что меня благодарить. У тебя был шок. Ты что, знаешь этого моряка? Что так убивалась над ним?

Женщина подползла к Маше и обняла ее, успокаивая, защищая.

– Да, это Миша, мы познакомились с ним прямо перед войной. Виделись всего два раза. И вот как встретились в третий… – Маша постепенно перестала дрожать и вытерла слезы. Разрывы снарядов ее уже не пугали, она чувствовала, что сегодня ничего плохого не случится.

– И что, сразу в сердце запал? – женщина улыбнулась.

Старомодное длинное темное платье, волосы, плотно убранные под косынку, потертая медицинская сумка, спокойные серые глаза, мягкий голос…

Кто она?

Своя.

Родная.

– Запал, – улыбнулась в ответ девушка. – Меня Маша зовут.

– А я Ангелина. Давай, Машенька, мы Мишу твоего к госпиталю доставим.

Я видела сегодня, что пришли два наших корабля, привезли пополнение, на них и раненых будут вывозить. В госпитале начинают готовиться к эвакуации, вот и надо постараться, чтобы Мишу вывезли в безопасное место, а то ведь здесь он не выживет. Слышишь? Бомбежка стихает. Можно выдвигаться.

Маша осмотрелась и кивнула. Ангелина вытащила из сумки кусок брезента, постелила его на землю, они осторожно переложили на него моряка и медленно потащили его к своим. Женщинам удалось добраться до госпиталя, там Мишу осмотрел врач – высокий суровый дядька с пожелтевшими от табака седыми усами, горечью в глазах, в когда-то белом халате, и только покачал головой.

– Федор Петрович, он будет жить? – Маше казалось, что от ответа врача зависела не только жизнь Михаила, но и ее собственная.

– Не знаю, Машенька, не уверен – ран много, большая кровопотеря…

– Федор Петрович, пожалуйста, помогите, – из Машиных глаз снова покатились слезы. Она вцепилась в рукав докторского халата мертвой хваткой. – Я не могу его потерять! Вы слышите?! Я не могу!!! – Она опустилась перед врачом на колени и уткнулась лбом в его окровавленный халат, размазывая слезами кровавые пятна.

– Мария Бережная, встать! – врач с силой поднял ее с земли, поставил перед собой и хорошенько встряхнул. – Слушать приказ! Взять себя в руки! Хорошо все будет с твоим моряком. Помогай!

Врач аккуратно и быстро извлек осколки из тела Михаила, обработал рану на голове, Маша помогла его перебинтовать.

Федор Петрович откашлялся, огляделся вокруг – было ясно, что сражение закипело с новой силой. А значит – будут новые смерти. Но надо было сохранить жизни всем, кому только возможно.

– Слушайте все! – Федор Петрович посмотрел на собравшихся вокруг него соратников. – Начинаем эвакуацию, всем приготовиться! Работаем спокойно! Наша задача – погрузить раненых бойцов на корабли. Им воевать еще. Начали!

Июньским днем медики начали свой очередной бой – за Жизнь, так, как они воевали все эти долгие месяцы, погибая, но спасая других, вырывая их жизни из пасти чудовищного фашистского монстра – войны.

Михаила погрузили на «Безупречный», моряк дышал, но в сознание не пришел. Маша была уверена, что о нем позаботятся в пути, и когда эсминец уже был готов отчалить – спустилась на берег.

– Ты не с ним? – Ангелина тронула ее за руку.

– Я с ним. Сердцем. Но остаться я должна здесь. Ты понимаешь меня? – Маша дождалась, пока корабли отошли от берега, и повернулась к Ангелине. Ее глаза были сухими, а взгляд – прямым и твердым.

– Да, понимаю. Пойдем. Мы нужны другим.

Они вернулись в госпиталь – там оставалось еще много раненых, которым была нужна их помощь, их забота, их любовь.

В отчаянных боях последних июньских дней на передовой сражались все – все, кто только был способен держать в руках оружие. Боеприпасы – снаряды и мины – закончились, солдаты и матросы отбивались винтовками и гранатами. Защитники Севастополя уже потеряли счет времени и атакам врага.

30 июня 1942 года пал Малахов курган.

У Херсонесского мыса, на берегу, к морю оказались прижаты тысячи бойцов и командиров, без боеприпасов, без продовольствия, без воды и медикаментов. Они держались с невероятным, непостижимым мужеством еще несколько дней и ночей, пока не закончились самые последние силы и не исчезла надежда на эвакуацию.

В первых числах июля 1942 года прекратилась организованная оборона Севастополя.

Они сделали все, что могли.

И больше того.