Я росла во Флоренции - Элена Станканелли Страница 8

"Фиат-500", как всем известно, имел несинхронизированную коробку передач. Чтобы понизить передачу без скрежета, надо было уметь делать двойной выжим, в просторечии "двойку". Довольно простая операция, требующая, однако, хорошей координации. Заключается она в том, чтобы отпустить газ, выжать сцепление, выключить передачу, нажать на педаль акселератора, дважды надавить на сцепление, нажав на газ между первым и вторым разом, и в этот момент включить нужную передачу. Все это когда нет детей, разумеется. Моя мать, когда сидела за рулем "пятисотки", должна была следить за тем, чтобы мы с братом не прикончили друг дружку и не выбили лобовое стекло головой. Тогда не было автокресел. Детей заталкивали на заднем сиденье и отвешивали им подзатыльники всякий раз, как те пытались перелезть вперед, к взрослым, суя руки и ноги в пространство между передними креслами. О тонкостях вождения думать было некогда.

Часто в нашу "пятисотку", кроме моей матери, набивалось четверо, шестеро, восемь детишек. Мамы по очереди возили нас на плавание или на праздники. Мы, дети, ненавидели праздники. Когда их устраивали у нас дома — за то, что вторгшаяся на нашу территорию орда попирала все установленные правила, нарушая неприкосновенность границ и собственности, возмутительно обобществляя игрушки. Когда ходили в гости — помимо мучений с одеждой и обувью, элегантность которых была обратно пропорциональна удобству, — за то, что мы должны были выступать в роли резвящейся детворы перед нашими родителями, расположившимися на диванах с сигаретами в руках. И раскрывать перед ними наши слабости, превосходство самого наглого, смелость самой красивой — словом, то, что предпочли бы сохранить в тайне, чтобы разобраться с этим между собой. Кому приятно обнаружить, что на тебя показывает пальцем толстый дяденька, чей-то родитель, в то время как ты пинаешь ногами пожарную машину или автофургон Барби?

Праздники — позорные столбы, садистские подмостки, где взрослые подставляют детей под огонь сарказма их друзей. Не исключено, что единственный мотив, ради которого устраиваются детские праздники, — дать родителям возможность присмотреть себе кого-нибудь для интрижки. Помню, мы вливали в себя неимоверное количество сладкой жидкости, и потом подкатывала такая жуткая тошнота, что мы боялись, как бы нас не стошнило прямо в машине. Все более или менее как сейчас, только тогда нас отвозили домой наши мамы.

Мы набивались в "пятисотку" как сельди в бочку. Но не близость чужих тел заставляла меня чувствовать эту истому. Много лет спустя одна подруга рассказала мне, что испытала первый оргазм в автобусе, все сильнее и сильнее сжимая ноги в такт ухабам на дороге. Я так далеко не заходила, но, когда я думаю о "Фиате-500", о скрипе сцепления на второй передаче, о колдобинах на дороге, мне вспоминается то тепло между моими девчоночьими бедрами, тесно сведенными в клубке разгоряченных и потных тел. Любопытно, как долго наша биология может сохранять ощущение, даже если мы его не в состоянии идентифицировать. Эдакий архив, вертящийся в голове в поисках отгадки, игровой автомат, ожидающий выигрышной комбинации. В один прекрасный день тебя озаряет. Приходит момент — и часто по аналогии с чем-то происходящим ты без труда расшифровываешь затаенное ощущение, долгие годы остававшееся для тебя загадкой. Если мы, люди, используем только мизерную долю нашего мозга, есть на то причина. Если бы все постоянно фиксировалось в нашей голове, мы бы были неподвижными сгустками энергии, звездами, если бы мы постоянно могли осознавать, что происходит с нашим телом, если бы имели в своем распоряжении всю информацию, каждый момент времени. Вместо этого мы живем так, в кромешной тьме, которую иногда освещает какой-нибудь фейерверк, образуя силуэты, которые кажутся нам знакомыми, но мгновение спустя исчезают из виду.