Сад Лиоты - Франсин Риверс Страница 8

Лиота Рейнхардт вымыла после сыра и сполоснула холодной водой тарелку из зеленого стекла, предназначенную для сервировки праздничного стола, вилку, ножик и положила все это на пластиковую сушилку, которая стояла рядом с раковиной, на столешнице.

В доме было тихо, как в царстве тишины, все окна закрыты. А ведь когда-то каждый весенний день она распахивала их настежь и наслаждалась пением птиц, дышала свежим, напоенным ароматом цветов воздухом, проникавшим в дом из сада. Но за последние несколько лет сад зарос, а сама она стала узницей в собственном доме из-за мучавшего ее артрита. Лиота выдернула из раковины пробку и, пока теплая мыльная вода быстро втягивалась в отверстие стока, рассматривала свои скрюченные артритом, узловатые пальцы.

Вот так и время, как вода, исчезает стремительно и необратимо.

В свои восемьдесят четыре года она понимала, что ей уже немного осталось. Ее охватило грустное чувство одиночества, из-за которого дни казались бесконечно долгими и ночи нескончаемыми.

Услышав, как хлопнула дверь в соседнем доме, Лиота подняла голову и увидела троих ребятишек, которые появились около старого, выкрашенного в белый цвет забора, отделявшего владения Листы от дома, расположенного с западной стороны ближе всех остальных. Двери этого дома были совсем рядом, и она, пожалуй, могла бы болтать со своими соседями, будь она с ними в приятельских отношениях. Тех соседей, которых она знала, в доме не осталось. Одни из них куда-то переехали, другие давно покинули бренный мир. Теперь в примыкающем с западной стороны доме живет молодая чернокожая женщина с тремя детьми — мальчиком девяти лет и двумя девочками, которым, по всей видимости, около семи и пяти лет от роду. Лиота была последней представительницей тех семейств, что одними из первых купили эти дома и поселились в них еще до начала Второй мировой войны. Родители ее мужа приобрели этот дом совсем новеньким. Она мысленно перенеслась в прошлое, в те беспокойные, трудные времена, когда Бернард ушел на фронт и ей с двумя детьми пришлось переехать к «маме и папе». Джорджу тогда уже исполнилось три годика, а Эйлинора только-только начинала ходить и всюду совать свой любопытный носик.

Хотя родители Бернарда видели, что их сын вернулся с войны надломленным человеком, они настояли, чтобы в доме все было по-прежнему. Лиоте ничего не оставалось, как согласиться с этим решением. Некоторое время они жили вместе и старались быть вежливыми и обходительными, едва ли не счастливыми, а потом папа с Бернардом сделали гаражную пристройку и оборудовали в ней небольшую комнату, где поставили кровать. Из окон этой комнаты был виден сад. О, какими все же горькими были те годы!

Ситуация немного улучшилась, когда мама и папа перебрались из «большого» дома в недавно появившуюся пристройку. Не успели они там поселиться, как через несколько недель папа внезапно умер от инфаркта. И хотя мама Рейнхардт прожила без него тринадцать лет, Лиота могла с уверенностью сказать, что только в последний год ее жизни они с ней, наконец-то, помирились.

— Я недооценивала тебя, — призналась она Лиоте с сильным немецким акцентом, который явственно чувствовался, несмотря на то, что она много лет прожила в Америке и все эти годы настойчиво старалась избавиться от него. Однако с приближением смертного часа акцент лишь усиливался, возможно, потому, что мысленно мама Рейнхардт все время переносилась в свое детство, которое провела в Европе.

Однажды Лиота наклонилась к ней, чтобы подоткнуть лоскутное одеяло, и мама Рейнхардт погладила ее по щеке и со слезами в голосе проговорила:

— Ты была благословением для моей семьи, Лиота.

Первые добрые слова после стольких лет непонимания. Через неделю мама умерла.

Лиоте показалось странным, что она вспомнила эти слова в тот момент, когда наблюдала за тремя соседскими детишками. С торжественной серьезностью спустившись с заднего крыльца своего дома, они через двор чинной процессией двинулись в сад. В руках у мальчика была лопаточка, старшая девочка несла коробку из-под обуви, а младшая заливалась горькими слезами. Никто из детей не проронил ни слова, пока мальчик выкапывал ямку. Он как раз отложил лопаточку в сторону, когда на заднем крыльце появилась их мать. Подошла к ним, что-то проговорила и протянула старшей дочке квадратик миленького цветастого ситчика. Взяв лоскуток ткани, та опустилась на коленки, и ее сестренка что-то достала из коробки. Это был мертвый воробей. Пока младшая девчушка заворачивала крохотное тельце птицы в тряпицу и нежно опускала его в небольшую могилку, мать подняла с земли пустую коробку и отнесла ее в мусорный бак. Потом они все вместе запели гимн, который Лиота раньше слышала на богослужениях.

Но теперь она с трудом узнавала давно знакомую мелодию. Почему они пели протяжно и добавляли лишние ноты? Почему, собственно, не спеть, как надо?

Как только первая горсть земли из маленькой ладошки высыпалась в ямку, младшая из девочек вскочила на ноги, подбежала к матери и прильнула к ее длинной, полосатой, как зебра, юбке. Женщина взяла дочь на руки, прижала к груди и понесла к дому, мальчик в это время закончил похоронную церемонию.

Столько торжественности и столько пролитых по воробышку слез.

О, Господь всемилостивый, позаботится ли обо мне кто-нибудь, когда настанет мой час? Прольет ли кто-нибудь хоть одну слезинку по мою душу? Или же мое бездыханное тело будет лежать здесь, пока зловоние разлагающейся плоти не привлечет внимание какого-нибудь человека? Она так старалась, чтобы все члены ее семьи жили вместе, но все ее попытки оказались напрасными.