За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии - Александр Никонов Страница 78

Сравнить, впрочем, можно — у бригадира Череповой урожай почти в два раза выше, чем на соседних полях. Черепова поэтому Герой социалистического труда. Почему бы Советской власти не применить такую систему во всем сельском хозяйстве? А потому что Черепова отсекает все райкомовские команды. И поскольку она Герой труда, специально, как Стаханов, выращенный в тепличных условиях для примера и газетных передовиц, ей такое нахальство прощается. А что будет, если все колхозы станут самостоятельными? Чем же будет заниматься «руководящая и направляющая»? Класс номенклатуры, который, как зараза, проник во все поры социального организма, чем будет заниматься? Кому он будет нужен, если народ станет управляться без него да еще выдавать вдвое большие урожаи?

Да и зарабатывают колхозники в аккордной бригаде Череповой слишком много. Непорядок, когда комбайнер получает больше секретаря райкома! И куда колхозникам деньги девать? Секретарь райкома получает продуктовый паек. А народ не получает. И у него могут возникнуть неправильные мысли: а зачем нам деньги, на которые нечего купить? И почему секретарь райкома, который ничего не делает, кушает сытно, а те, кто делает дело, вынуждены терпеть нужду? Если мы нацелим людей на работу не на показатели, а на результат, то есть на рынок, зачем тогда революцию делали? Это уже покушение на систему!.. Да и невозможно советское хозяйство нацелить на людей (на рынок), ведь промышленность советская работает большей частью не на товар для личного потребления, а на гаубицы, которые конечному потребителю не продашь. Такую индустриализацию товарищ Сталин построил, а другой у нас нет. Тут всю систему менять надо — половину промышленности вообще закрывать за ненадобностью. Нет, ну его, пусть все будет по-старому…

Кстати, о гаубицах… Виктор Черномырдин однажды рассказал, как на излете обанкротившейся советской власти он в составе комиссии приехал на завод союзного значения. Завод стоит. Зарплаты не платят. Квалифицированные рабочие разбегаются. Директор, встретивший черномырдинскую комиссию из Москвы, бьет себя кулаком в грудь:

— Дайте денег! И тогда я выплачу долги по зарплате, под свое директорское слово снова соберу старые кадры, которые еще далеко не успели убежать, и мы запустим завод! Люди вновь почувствуют себя нужными, а не торгашами-челночниками. Будем давать продукцию!

— Какую продукцию? — спросил Черномырдин.

— Нашу. Гаубицы.

— Да у тебя весь двор заставлен гаубицами! — воскликнул Черномырдин, обозрев из окна территорию завода, сплошь заставленную пушками.

— А это потому что армия не берет! — пожаловался директор.

Черномырдин обернулся к присутствовавшим в комиссии генералам:

— Почему не берете?

— А не нужно нам столько. У нас этих гаубиц — с войны еще немереные запасы. Куда их девать?..

Но мы отвлеклись. Вернемся к селу и руководящей роли коммунистов. Если вы думаете, что быть рекордсменкой товарищу Череповой приятно и безопасно, то сильно ошибаетесь. Поскольку даже не представляете, какую ненависть эти самостоятельные люди, игнорирующие «руководящие указания партии», вызывали у партократов. Им порой проще было избавиться от передовика, затолкать его в тюрьму, чем отвечать на вопросы, почему в одной бригаде урожайность выше, чем в другой, в два раза. А ведь порой урожайность была выше не в два, а в двадцать раз. Это не преувеличение. В 1972 году хлебороб Иван Худенко добился организации экспериментальной бригады на принципах аккорда — то есть получать они должны были по конечному результату. То есть по-капиталистически. И в первый же год его бригада собрала в Казахстане урожай, превышающий среднереспубликанский в двадцать раз. Ужасная неприятность!

И через год бригады не стало — ее распустили, а Худенко, чтобы его голос не был слышен, посадили на шесть лет по сфабрикованному обвинению. Хлебороба защищали видные экономисты, газетчики. Тщетно. Со стороны партаппарата это был типичный рецидив старорежимно-общинной психологии — задавить выскочку, пусть не высовывается. Нечего светить наши недостатки своими достижениями…

К счастью для системы, таких выскочек было немного. И потому, кроме редких газетчиков, пишущих о передовиках, никто не задавался вопросом, почему совхоз «Красносельский» во Владимирской области выдает вдвое больше урожаи, чем соседи? И почему племзавод «Ведрич», что под Гомелем, сена с гектара собирает 67 центнеров, а его соседи только 20?.. А потому что указанные хозяйства — полукапиталистические (или на четверть капиталистические) флуктуации в безбрежном море социалистической бесхозяйственности, где нет заинтересованности в результатах труда, а есть непрерывный контроль со стороны партии за его процессом — ради которого все и затевается. Ну, а продукт этого процесса люди вынуждены носить и есть, проклиная всё и вся.

Перед райкомом и обкомом стоит задача — отчитаться о севе. Поэтому с весны партийные органы начинают бомбардировать колхозы требованием раннего сева. Но на Алтае, например, июнь обычно засушлив. И есть смысл дождаться, пока взойдут сорняки, запахать их, а уж потом сеять пшеницу. Тогда зерна, посеянные в конце мая, переживут сухой июнь, а в июле, когда ростки больше всего нуждаются во влаге, получат ее от июльских дождей. И не будут задавлены сорняком. Получится неплохой урожай.

Однако партия каждый год приказывает сеять пораньше. Потому что райкомам нужны передовицы в газетах и победные сводки, ибо там сидят чистые бюрократы. Область взяла на себя повышенные обязательства — произвести досрочную распашку. Дело председателя колхоза — подчиниться. Противиться руководящим указаниям райкома означает пойти против линии партии и самой Конституции, согласно которой руководящей и направляющей силой в Советском обществе является компартия.

…У советского колхозника два врага — компартия и мелиораторы. Партия вредит селу и народу своими ценными указаниями часто и по-мелкому. Мелиораторы редко, но по-крупному. Их задача — улучшить землю. Но поскольку они, как и все прочие в стране, работают не на результат, а на процесс, то есть ради показателей, их деятельность наносит вреда порой больше, чем пользы.

Предновогодний номер «Литературной газеты» 1975 года рассказывает, как это происходит, на примерах: «…что требует осушения — не осушается, что не нуждается в осушении — сушат… В лесу на болоте морока: пни, коряги, техника вязнет, а на холмах и чистенько, и сухо — план легче выполнять».

Когда я был школьником, очень любил читать «Крокодил», буквально вырос на нем. Родители выписывали мне этот журнал, не ведая, сколь разрушительное воздействие он оказывает на мозг советского школьника. Достаточно почитать этот журнал с годик, чтобы все понять про советский строй и социализм. «Крокодил» бичевал, как тогда говорили, отдельные и нетипичные недостатки, которые кое-где еще у нас встречаются. За этим эвфемизмом скрывалось: «страна катится в пропасть».

1977 год. Я учусь в шестом классе. Читаю фельетон о советских мелиораторах: «Культурные пастбища в Дагестане почти не дают отдачи, хотя на их создание затрачены десять с лишним миллионов рублей». Миллион, по советским меркам, — колоссальные деньги. Зарплата инженера — 120 рублей в месяц. А тут миллионы закопаны в землю. И не просто бездарно закопаны, а так, что земля стала хуже. Скотину на пастбищах, на которых потрудились мелиораторы, кормить уже нельзя. В результате для прокорма скота совхозы вынуждены возить солому за несколько сотен километров.