Думают... - Дэвид Лодж Страница 76

— Ральф сказал, что консультация в Лондоне прошла успешно, — сказала я, чуть было не назвав его фамильярно Мессенджером.

— Да, но не стоит радоваться раньше времени, хотя надежда, кажется, есть. Этот парень внушает доверие, — сказала Кэрри. Мне показалось, что она не хочет продолжать разговор эту тему, решила не приставать к ней с расспросами и отошла с чувством легкого неудовлетворения. Меня посадили за один стол с Мессенджерами, но далеко от них, между парой нейробиологов, которые попытались завести со мной разговор о своих экспериментах над обезьянами. Эксперименты заключались в том, что обезьянам делали небольшие надрезы на головном мозге и наблюдали за изменениями в их поведении. Когда я заметила, что это бесчеловечно, они заверили меня, что мозг нечувствителен к боли. Странный парадокс: орган, поставляющий нам информацию о боли, сам ее не чувствует!

Мессенджер произнес речь, пересыпанную профессиональными шутками, большинства из которых я не поняла, но присутствующим они, кажется, понравились. Вскоре после обеда Кэрри собралась домой. Я сказала ей, что останусь, чтобы привыкнуть к «когнитивной качке». Она удивилась такой вычурной метафоре.

— Войти в курс дела, — пояснила я.

— Ах да, я уже ничего не соображаю, такой длинный день. Хелен, сделай одолжение, проследи, чтобы Мессенджер долго не задерживался, хорошо?

Я охотно согласилась — прекрасный повод подойти к нему в баре. Он сидел за столом с какой-то группой и махнул мне, чтобы я подсаживалась. Там было несколько мужчин и одна худенькая темноволосая девушка, сидевшая рядом с Ральфом. На карточке, прикрепленной к ее блузке, я прочитала: «Людмила Лиск. Карлов университет, Прага». Она молчала и жадно следила за разговором, бросая взгляды то на одного, то на другого оратора. Люди подсаживались или вставали из-за стола, а она оставалась сидеть, экономно растягивая свой бокал легкого пива. Мессенджер шутливо представил ее как своего «пражского гида». Я спросила, будет ли она выступать на конференции, и она ответила, что у нее стендовый доклад. Насколько я поняла, на конференции молодые или менее известные исследователи представляют иллюстрированные плакаты с тезисами своих исследований. Мессенджер, который пил только тоник, стал спрашивать у гостей, что они будут пить, и тогда я сказала:

— Мне пора, Ральф. Но я пообещала Кэрри, что уйду только после тебя.

— Да, пора закругляться, — сказал он. Когда мы прощались, выходя из бара, Людмила посмотрела на меня с нескрываемой враждебностью.

— Ты что, спал с этой девушкой в Праге? — спросила я его, когда мы вышли из здания.

— Конечно, нет, с чего ты взяла?

— Она, как пиявка, присосалась к тебе.

— Надеется, что я помогу ей с работой после защиты.

— И ты поможешь?

— Возможно. Если еще буду здесь работать.

Мне стало стыдно, я вовсе не собиралась начинать наш разговор с этого вопроса. Я задала его в приступе ревности.

— Ты сказал, что в больнице тебе сообщили хорошую новость.

— По крайней мере, обнадеживающую. А в какой степени обнадеживающую, я узнаю на следующей неделе, — сказал он.

— Расскажи все по порядку, прошу тебя. Я провожу тебя до машины, — сказала я.

Мы направились к Центру когнитивных исследований, у которого стояла его машина. Ночь была сухой и лунной. Из студенческого клуба, где проходил бал по случаю окончания сессии, доносились звуки гитары, а на берегу озера веселились и тискали друг друга девушки в длинных декольтированных платьях и молодые люди в смокингах. Парень с закатанными рукавами запрокинул голову, выдул остатки вина из бутылки и швырнул ее в озеро — прямо в лунную дорожку.

— Халиб — маленький, пухленький, лысый азиат. Вначале он тоже не внушал нам доверия. Такой низкорослый, что во время операций ему, наверное, приходится вставать на стул. Но как только он берется за дело, невольно начинаешь ему доверять. Он взял мои рентгеновские снимки, УЗИ и все, что я привез с собой из Бата, и долго изучал их, прежде чем начать меня щупать. Это было самое тщательное обследование в моей жизни. У меня было такое ощущение, словно он залез рукой ко мне в живот. Я оделся, и мы с Кэрри (она была со мной) стали ждать его ответа. Можешь представить себе наше напряжение. Он спросил: «Профессор Мессенджер, вы когда-нибудь находились в тесном контакте с овцами или собаками?» Кэрри потом сказала, что этого вопроса она меньше всего ожидала. Я ответил утвердительно: помнишь, я рассказывал, как в молодости работал на одной йоркширской ферме? Он был доволен моим ответом. «Я полагаю, что у вас эхинококковая киста, — сказал он. — Ее причиной могло стать попадание в организм яиц собачьего паразита Echinococcus granulosus, в просторечии называемого „солитером“. Если вы случайно хлебнули зараженной воды…» — «Я любил плавать вместе с собаками», — сказал я. «Превосходно! Это увеличивает риск заражения. Об этом может рассказать простой анализ крови». Перед тем как мы ушли, он взял у меня этот анализ. Результаты будут известны в начале следующей недели, — закончил свой рассказ Мессенджер.

— А что, если у тебя эта самая киста? — спросила я.

— Ее можно удалить хирургическим путем. Но вначале ее сжимают с помощью каких-то препаратов. Халиб говорит, что они недавно получили новые лекарства. Иногда киста исчезает полностью.

— И она была у тебя все эти годы?

— Возможно.

— Ну, тогда это — хорошая новость.

— Да, если она подтвердится.

— А Хендерсон мог это предположить?

— Должен был. Кэрри абсолютно права.

Мы подошли к стоянке Центра. Под мрачным сводом, на третьем этаже, светилось окно, наполовину прикрытое жалюзи.

— Даггерс корпит над своими алгоритмами, — сказал Ральф.

— Поцелуй меня, Мессенджер, — сказала я. Он не ответил, глядя на окно.

— Мессенджер?

— Что?

— Поцелуй меня.

Он осмотрелся по сторонам, увлек меня к стене, и мы поцеловались. Но мысли его были где-то далеко. Наверное, думал о своей кисте.

Воскресенье, 1 июня. Уже поздно, 10.30. Я только что пришла, вся измученная и в панике. Измученная двухдевными бесконечными дискуссиями о сознании и в панике от мысли, что нужно будет что-то говорить завтра на заключительной сессии.

Заседания проходят с девяти тридцати утра до шести вечера. Основные пленарные лекции читают в большой аудитории, а небольшие тематические семинары проводятся одновременно, и это означает, что нужно выбирать между искусственным разумом, когнитивной психологией, нейробиологией и какой-то всеобъемлющей категорией, называемой альтернативными подходами. Мой выбор осложняет еще и то обстоятельство, что о лекторах и темах их лекций я знаю мало или почти ничего. Из-за этого я несколько раз попадала на невероятно скучные лекции. Думаю, я не одинока, поскольку время от времени какой-нибудь смельчак вставал на середине занятия и покидал зал в поисках чего-нибудь более интересного, но у меня самой не хватало храбрости это сделать.