У стен Малапаги - Рохлин Борис Страница 73

Вот последний случай. Говорил неоднократно и предупреждал. Входит в обязанность. И нет нарушения. Кивала, соглашалась, но не вняла и не последовала. Написала на несколько томиков и переплела. Имею дарственный с надписью. Такому-то с благодарностью за. Смотрю со смешанным чувством. Нашла кого благодарить. Всё вместе. Служба, обязанности. Исполняю без сожаления и не отступая. И с уважением к несомненному дару. Могу добавить: преклоняюсь и благодарен.

Был и остался. Её нет. Неважно. Значения не имеет. Перелистываю страницу за страницей, томик за томиком. Хорошо издан. Корректно и со вкусом. Приятно взять в руки. А что самиздат, так вдвойне. Не оторваться. Прочее несущественно. Могла продлить, написать ещё. Но была чужда послушанию. Жила не в этом. В своём. Другой мир и другое измерение. Для поэзии хорошо и необходимость. Однако задержаться здесь? Вряд ли.

Вины не чувствую. Внушал при каждой встрече. Искренне хотел продлить и удержать. Осторожно и аккуратно. Имел в виду — не обидеть, не спугнуть. Напрасно. Повторяю, сделал всё, что мог и не выходит за рамки. Но беспокойство и не отстаёт. Раньше хватало четверти и никаких ощущений. За обедом забывал окончательно. Старею и не радует стрижка ёжиком.

Стал перебирать коллекцию серебра. Начал давно, в юности. Серебряных копий всего три или четыре. Золотых не перечесть. Противный металл. Скучный цвет. А серебро — одно слово чего стоит. К тому же старинные вещи. Тонкий вкус, ювелирная работа. Приятно смотреть, приятно держать в руках. Согревает. Думаю, третья в стране. В мире, не знаю. Вероятно, какая-то и в мире. Не помогло. Раньше успокаивало в трудные и отвлекался.

Решил посетить знакомого художника. С этого начал. Вернёмся к началу.

Профессионал и деловит. Всегда занят и требуется. Проекты, выставки и в разных. От куросавы до годара. Катается без затрат и сплошой успех. Каталоги, альбомы. Картины продаёт, и покупают. Музеи, зубные врачи и пр. Цена в зависимости от размера. Живопись в рамах. Роскошно обрамлена и зашибает.

Иногда люблю побыть в его обществе. Общение с подобными действует благотворно и утешает. Понимаешь, не самый. Есть и. Работает лет тридцать в одном — красном. Виртуоз. Единственный и неповторим. Хотели бы, но не могут.

Пока сидели, пошёл ливень. За окнами потемнело и почернело. С ветром. Закрыли. Бьёт по стеклу. Задумался, разглядывая новый и изданный в Париже. Прислушиваясь к дождю за окном. Странно. Чем дольше смотрю, тем больше отвращение. Мне несвойственно. Насмотрелся такого. Этот вроде меня. Но лишён достоинств. Которые уравновешивают. Утешение небольшое, и раздражает сходство.

Этот не выбросится. Не выкинут, и не попадёт. Городской, пригородный и дальнего следования объедет, не задев.

Если б знал, о чём думаю, не подливал бы. Да и не нужно ему знать. Тоже неисправим, но в своём роде.

Один цвет и один предмет. Произвёл впечатление в детстве и сохранилось. Изображает и догадываешься. Знаком каждому. Воссоздан в разных состояниях. От свободного падения до запредельного взлёта. Запоминается, и не сразу выкинешь. Большой мастер. Изучил досконально. Возможно, на собственном. Не интересовался.

Не чужд всемирной. Не то грусти, не то отзывчивости. Реагирует на всё. Утром случилось. Вечером уже в раме. Труженик. Не отнять.

Неожиданно стесняется и мнётся. Что-то лепечет. Невнятное. На него непохоже. Не люблю сюрпризов и неожиданностей. Оказывается, последняя работа. Буквально вчера и прошедшей. Предрассветным добавил несколько мазков.

Удивлён волнением и нерешительностью. Не смог сдержать и пришёл в крайнее раздражение. Попросил в другую, где творит.

«Вот», — и ручкой. Ручка ходит, подрагивают пальчики.

Взглянул и передёрнуло. В первый раз в голубом, синем.

«Густой синий цвета индиго», — мелькнуло и задержалось.

Перекосило не от цвета. Другое. Впервые настоящее, подлинное. Сразу видно и знаешь. Шедевр. Откуда?

«Спокойно, спокойно», — говорю. Но выбит. Перешиблен хребет.

Смотрю, не отрываясь и медленно. Начинаю понимать. Становится не по себе. Мы просидели вместе много часов. Оказалось, он о том же. О перешедшей в неположенном месте. Стало противно и скучно. Обнаружить родственника по чувствам, близкую и родную. Трудно сдержаться.

Мастеру бутылкой по голове, картину, полотно, холст с собой. Раму покойнику на память и следователю для полноты образа. Аккуратно. Придраться не к чему. Чисто и профессионально. Сделал в уме и для себя. Так, для сюжета и биографии. Не его, конечно. Зачем выступать в несвойственной и портить репутацию в собственных? Да и венчик мученика? Ему подходят лавровые. Пусть их и носит.

В конце концов мы не герои Уайльда. Хоть и стрижка ёжиком, и одет по последней.

Лучше купить. Чтоб никто, и только я. Не за деньги. Денег у него, как мусора у Эйфелевой. Но на серебро клюнет. Тоже собиратель, коллекционер-графоман. Один браслет — и картина моя. Подождём. Сейчас в неустойчивом и откажет.

Смотрел долго. От суждений отказался. Был сух, холоден и несколько заторможен. Сказал только о цвете. И что надо подумать. Интересно, неожиданно, но. Равнодушно и незаинтересованно.

Захотелось выпить, о чём и сообщил. Продолжили и, кажется, до рассвета.

Говорил, и всё о ней. Много полезных сведений. Биография обогащается и рад. Был знаком с детства. Родители, местожительство рядом, и ходили друг к другу в гости. Считались женихом и невестой. В шутку. Взрослые шутили. Она не запомнила. Он на всю. Теперь уже оставшуюся.

Слушал с любопытством. Неподдельным и был заинтригован. Он это почувствовал и увлёкся. Говорил долго. Впервые в жизни. В первый и последний. Сидел и думал о счастливом кошмаре жизни. Думал отстранённо, почти равнодушно.

Вернулся под утро. Солнечное и без дождя. Облака покинули небо. Светло, лёгкий холодок, и воздух свежий. Коньяк и чашка крепкого прояснили извилины. Сел за письменный и попытался. Описать первое впечатление и включить в будущую. Книга будет. Не сомневаюсь. Ещё одна. Из жизни замечательных. Глупо, но когда свербит.

Начал с постороннего. Полотно, холст для него необычны по размерам. Приблизительно 90 на 40. Что изображено, становится ясным не сразу. Проникаешь постепенно. И вряд ли любой даст труд этим заниматься. Но проясняется, и тогда не по себе. Начинает познабливать, и ёжик на голове сворачивается клубком. Не от холода. Для самообороны.

Цвет странный. Напоминает испанского грека. Подумал и добавил: синий цвета индиго. Густой и непроходимый. Без просвета и зазора. И одновременно изменчивость, подвижность, текучесть.

Написалось неожиданно и ни к чему. Связи не заметил. Задумался. Неприятно, когда не улавливаешь и не понимаешь. Как-то невзначай неуютное чувство прошло. Недоумение улетучилось. Какое-то время понимал, что сижу за письменным, но не контролирую и пребываю в грёзах. Затем и этот остаток реальности исчез.

Очнулся. Где-то побывал. Отключился и побывал. Но где? В разных. И видел. Не то рай, не то ад. Определить не смог. И то, и другое. Испытываешь несовместимые и одновременно. Остаться не пожелал. Была возможность и предлагали. Без права возвращения и навсегда. Блага гарантировались, пожизненно. Последняя, впрочем, не предполагала завершения. Стало не по себе, и в озноб от одной мысли. Отказался, сославшись на семейные и обстоятельства. Не имею ни того, ни другого, но сошло.