Запретные удовольствия - Юкио Мисима Страница 73

Весна неожиданно стала самой собой. Часто шел дождь, но было очень тепло. Правда, один день выдался исключительно холодным, около часа падал снег.

Приближался день, когда Кавада поведет Сунсукэ и Юити обедать в «Куроханэ». Домашние Хиноки – служанка и мальчик-слуга – с трудом переносили плохое настроение Сунсукэ. И не только. Когда однажды вечером позвали повара, одного из почитателей писателя, готовить для гостей Сунсукэ, с ним обошлись на удивление скверно. Обычно Сунсукэ по-дружески хвалил его умение готовить. Он никогда не забывал выпить с ним и поблагодарить за его старания. На этот раз человек был изумлен, когда Сунсукэ, не обмолвившись и словом похвалы, отправился в свой кабинет на втором этаже и заперся там.

Приходил Кабураги, чтобы сказать, что он едет в Киото, и оставить подарок на память для Юити. Сунсукэ встретил его равнодушно, и тот отправился складывать багаж.

Сунсукэ много раз подумывал позвонить Каваде и отменить назначенную встречу, но не мог. Почему, Сунсукэ и сам был не в состоянии объяснить.

Слова Юити: «Я лишь позволял ему иметь своё тело» – изводили его.

Предыдущей ночью Сунсукэ работал допоздна. Он растянулся на узкой постели в углу своего кабинета. Ночь давно миновала. Когда он согнул колени и попытался заснуть, их неожиданно пронзила острая боль. В последнее время его правое колено требовало лечения из-за частых приступов невралгии. Он до сих пор пользовался анальгетиком «Павинал» – морфином в форме порошка, который разводил водой из бутылки на ночном столике. Хотя боль прекратилась, сон не шел. Сунсукэ поднялся и направился к письменному столу. Он снова включил газовый обогреватель. Письменный стол – загадочный предмет мебели. Когда писатель видит письменный стол, его непостижимо тянет к нему и удерживает там какая-то тайная сила.

Созидательные силы Сунсукэ возвращались к жизни, как оживающие цветы. Он написал три фрагментарные книги, полные загадочной энергии. Эти книги переносили читателя во времена Тайэй [103]и представляли собой новеллы, полные отрывочных картин, таких, как выставленные всем напоказ отрубленные головы, горящие монастыри, откровения ребенка из храма Ханнья или любовная история великого священника храма Сига Дайтоку и любимой наложницы императора Кёгоку. Они также обращались к древнему миру песен кагура [104]и затрагивали страдания человека, который должен оставить мальчика, носящего детские локоны. Длинное, созданное по случаю произведение, озаглавленное «Тих весенний день», скроено по образцу «ионической меланхолии» Древней Греции, также со скрытым разоблачением парадоксального влияния современного общества, сходным с «чреватыми чумой лугами» Эмпедокла [105].

Сунсукэ отложил кисть. Ему не давали покоя злополучные догадки. «Почему я сижу сложа руки? Почему? – размышлял старик. – Неужели я играю малодушную роль Чуты в моем-то возрасте? Почему я не звоню и не отменяю встречу? Юити с Кабураги уже давно расстались. Короче говоря, я расстроен тем, что Юити не принадлежит никому. Если так, то почему не мне?… Ох, это неправильно, мне нельзя. Мне, который не может даже смотреть на себя в зеркало. Кроме того, произведение искусства никоим образом не является собственностью его создателя».

Время от времени слышалось петушиное кукареканье. Собаки тоже злобно лаяли то тут, то там. Они, как шайка воров, каждая привязанная отдельно от других, но все как одна, рыча, скалят зубы на бесчестье своей привязи и перебрехиваются друг с другом.

Сунсукэ уселся на диван, служивший подоконником, и закурил сигарету. Старинная керамика и тотемные куклы, обрамляющие рассветное окно, не вызывали в нём никаких эмоций. Он смотрел на черные садовые деревья и алое небо. Когда он опустил взгляд вниз, то заметил, что ротанговое складное кресло, которое забыла старая служанка, лежит посреди лужайки под наклоном. Утро рождалось из желтовато-коричневого прямоугольника над этим состарившемся ротангом. Сунсукэ очень устал. Складное кресло в саду, постепенно вырисовывающееся в утреннем тумане, насмехалось над ним. Его можно было сравнить с далеким предчувствием долгого отдыха, вынужденно отсроченного для него смертью. Его сигарета догорела до конца. Он проигнорировал холодный воздух, открыл окно и выбросил сигарету. Она не достала ротангового кресла, но упала на криптомерию и застряла в листве. Огненная точка горела некоторое время абрикосовым цветом. Сунсукэ спустился в спальню и заснул.

Ранним вечером пришёл Юити, и Сунсукэ тотчас же рассказал ему о визите Нобутаки Кабураги.

После того как Нобутака договорится о продаже своего дома гостинице, он сразу же отправится в Киото. Юити был несколько разочарован тем, что Нобутака не слишком распространялся о нём. Он сказал, что для корпорации настали тяжелые времена и что он собирается работать на лесничество или что-то в этом роде в Киото. Сунсукэ передал Юити подарок от Нобутаки. Это было кольцо с кошачьим глазом, которое Нобутака получил от Джеки в ночь, когда Юити впервые принадлежал ему.

– Ну, – сказал Сунсукэ с доведенной до автоматизма веселостью, вызванной недосыпом. – Сегодня твой праздник. Если ты видел взгляд Кавады в тот день, ты понимаешь, что почетным гостем был не я, а ты. Вот так, в тот день было забавно, правда? Наши отношения, должно быть, стали причиной глупых подозрений.

– Давайте продолжать в том же духе, хорошо?

– Почему-то в последнее время у меня такое чувство, будто я кукла, а ты кукловод.

– Я чувствовал себя точно так же, когда участвовал в этой истории с господином и госпожой Кабураги по вашей указке.

– Это счастливое совпадение.

Прибыло авто Кавады и доставило их в «Куроханэ». Вскоре Кавада присоединился к ним. С того момента, как он уселся на дзабутон – подушку для сидения на полу, – он совсем не чувствовал скованности. Прежняя неловкость ушла. Когда мы встречаемся с людьми других профессий, нам нравится изображать этакую непринужденность. Помогли старые студенческие воспоминания Кавады, когда Сунсукэ был его учителем: он пытался преувеличенно показать Сунсукэ, как юноша с филологическими наклонностями превратился в грубоватого бизнесмена. Он намеренно делал ошибки во французской классике, которую учил много лет назад. Он спутал «Федру» и «Британника» Расина и хотел, чтобы Сунсукэ его поправил.

Казалось, он произносит пространные, скучные, эгоцентричные высказывания лишь для того, чтобы продемонстрировать своё полное отсутствие понимания литературы.