С волками жить - Стивен Райт Страница 73

Когда киль зацарапал дно, Хенри объявил, что речной отрезок их путешествия завершен. Они с Джалоном выволокли баркас в высокую траву и устроили лагерь на ночь – вновь из сырого леса сработали уютное маленькое укрытие с водонепроницаемой крышей, так же легко, как походную палатку поставить. Ни тот, ни другой мужчина при этом, похоже, не вспотели, даже не запыхались. После ужина (все то же, все то же) Аманда вскрыла жестянку «Сельского печенья к чаю „Лидз-и-Палмер”» и предложила всем.

– Ты их слишком рано открыла, – сказал Дрейк, все равно беря парочку. – Через неделю очень захочется, а они отсыреют.

– Но я хочу сейчас. Если б не хотела сейчас, я б и не открывала банку. И откуда тебе знать, что сейчас мне их не хочется больше, чем будет хотеться через неделю?

– Мы должны растягивать припасы, не забывай.

– Слушай, когда закончится мое печенье, я не стану таскать твои «Фи́говые Ньютоны», если это тебя волнует.

– Нам нужно не упускать из фокуса всю картину, Аманда.

– Я ее и не теряла, туан Дрейк.

Сон Аманды: сквозь путаницу каменного храма в лунном свете за нею гонится воющая банда бабуинов с желтыми клыками. Во главе их – царь-бес с нечеловеческими чертами средневековой горгульи. Вот ее поймали, вот ее сжирают заживо, она мертва. Сцена проворно перематывается и воспроизводится снова. Опять и опять. Она не может пробудиться и прекратить ее. Вот садится, открывает глаза; видит, как она садится, открывает глаза; видит себя, видящей себя, – темные преломления моря сна.

Наутро они сложили припасы в рюкзаки и гуськом выдвинулись в поджидавшие джунгли. От мелких истоков Кутая земля сурово забирала сразу вверх. Еще не пройдя и полпути до вершины, американцы ощутили подъем в горящих мышцах ног и вялых мешках влажной ваты, которыми стали их легкие. Дрейк остановился перевязать бандану у себя на лбу, с которого текло ручьями, – аромат духов для черной тучи голодного гнуса, роящейся в такт малейшему движению. Аманда удивила себя, опустошив целую бутылку воды одним глотком, не переводя дух. Одежду с них рвали «кошачьи когти»; камни оставляли синяки на неуклюжих коленях и голенях. На вершине Хенри и Джалон взялись за паранги и – опля! – купа молодых деревец театрально отвалилась прочь, явив им зрелищный «живописный вид» нетронутого тропического леса, что глубокими зелеными увалами укатывался прочь, туда, где, словно снежные горы, громоздились на ободе мира облака. Над долиной замер Лаки Нехо, ястреб, словно бы подвешенный на нитке, паря тугими кругами на бездвижных крыльях. Добрый знак, заверил их Хенри, теперь им не придется поворачивать обратно, присаживаться на краю реки перед своими столбами предзнаменований, ожидая, пока пролетит хохлатый пауколов – с востока на запад.

– Ну да, – проворчал Дрейк, – я вам покажу счастливую птицу.

Хенри и Джалон отвернулись, чтобы скрыть веселье.

Аманде было интересно, чем народ в этих краях развлекался в те дни, когда тупые западные люди не начали являться сюда добровольцами на замену клоунам, дуракам и шутам. Она оперлась спиной на скошенный ствол мертвого дерева, устремив скептический взор на непреклонное солнце и эту очевидно непроходимую громадность перед ними, так обстреливаемую жестким светом, – и не могла не задуматься, не пытается ли этот ястреб сообщить им что-нибудь еще. Ее внимание привлекло движение поближе, и она заметила, что почва у ее ног – или хотя бы травы, листва и сколы древесной коры, что ее устилают, – выглядит живой и направляется к ней.

– Дрейк, – тихонько позвала она, не желая ударяться в панику, вызывать недолжную тревогу. Начала отступать за древесный ствол. – Дреееейк!

Он посмотрел, куда она показывала.

– Это еще что за черт? – Она нагнулся, пытаясь расшифровать смысл такого странного нового явления.

– Пиявки, – объявил Хенри, ухмыляясь так, словно они только что обнаружили золото. – Очень хорошие друзья. Вы им нравитесь.

– Ну да, то же самое говорят и в «Глобальных артистах».

Хенри присел на корточки и начал колотить подрост плоскостью своего паранга.

– Они уже на вас, – невозмутимо произнес он.

– Где? – с некоторой тревогой спросила Аманда, неуверенно дергая себя за одежду. И тут увидела, как по ноге Джалона льется кровь. Быстрый обыск собственной персоны выявил несколько жирных бурых тварей, слюнявыми украшениями свисавших с ее до ужаса белых икр и бедер, а также уютную толстую парочку, угнездившуюся у нее на животе. Дрейк, привлекший к себе еще больше этих маленьких долбососов – одному отважному парнишке удалось даже протиснуться в люверс для шнурка на ботинке, чтобы отведать горячей еды в ямочке у Дрейка на лодыжке, – фотографировал эту их первую близкую встречу с дикой живностью Борнео. Ни он, ни Аманда ничего не почувствовали. Хенри научил их счищать паразитов с кожи тупыми краями ножей. Очевидно, никому не будет разрешено вступить на эту запретную территорию, не пролив немного крови, – невольное подношение самому́ великому лесу – и без занятия поначалу отвратительного, затем просто докучливого, которое быстро стало регулярной привычкой дня, бездумной, как чистка зубов.

После того как всех оттерли табачным соком (походный совет Хенри, сок же предоставил энергично жующий Джалон), застегнули все пуговицы, надели все блузы и, в общем и целом, освежили, они спустились с гребня по узкой извилистой тропе в притопленный сине-зеленый мир нескончаемых джунглевых сумерек. Воздух был удушлив до того, что в нем можно было плавать. И часа не прошло, как ошеломляющее разнообразие тропической жизни, сплетенная ткань органического искусства свелась к отупляющему повторению собственных хлюпающих шагов, сложная оркестровка животного и насекомого звука сгустилась до пыхтенья вдохов и выдохов в собственных булькающих морем ушах. Они спотыкались; они падали; они поднимались и с трудом пробирались дальше, не жалуясь – на разговоры тратилось слишком много драгоценной энергии. Тела их начали набирать внушительный ассортимент порезов, укусов, ожогов и ссадин. Их лица, словно бы укрытые защитным слоем масла, всегда лоснились от пота, волосы Аманды – промокшие локоны до подбородка. Они перешли на другую сторону по хлипкому мостику из лиан и бамбука, быстрый приток пенился желтым и бурым под их гусиным шагом. Вброд преодолевали они взбухшие потоки теплой воды чайного оттенка и сползали по трелевочным волокам, скользким от мха. Они барахтались в грязи, густой, как шоколадная глазурь, смердящей, словно выгребная яма, а затем прорывались сквозь стену леса на необычайную поляну, всю живую от света, простые пряди травы топорщились, как тканые редкости, подожженные изнутри, а дальше – брошенная деревенька, хижины и сараи давно завалились, лишь серые полинявшие крыши остались сидеть прямо на заросшей земле, ростки свежей зелени пробиваются тут и там, словно полоски на скучном костюме. Посреди леса они набрели на цветок – массивное алое извержение почти метр в диаметре, как будто лесную подстилку вспороли и намеренно отогнули, обнажив грубую уродливую рану, усеянную сыпью белых шрамов и воняющую протухшим мясом. Жужжащие мухи чудовищных габаритов липли к этой плоти с жадностью наркомана.