Тупо в синем и в кедах - Марианна Гончарова Страница 73

А по вечерам специалисты по фауне и аспирант по рыбам собрались в номере и что-то записывали в блокнот. То есть один ученый, самый грамотный, писал, а другие ерзали и подсказывали, какую гадость в список прегрешений дядя Бори еще включить.

А наш дядя Боря какой молодец, сначала сорвал аплодисменты коллег на симпозиуме, поразив всех своим докладом, а потом как пошел совершать подвиги во славу нашей Родины, прям ну не остановить было его.

Он ведь, дядя Боря наш, добрый рыцарь. Ох, недаром же мы с сестрой в самом раннем детстве думали, что Александр Сергеевич именно про Борю нашего Аркадича написал своего «Бедного рыцаря». И распевали на все голоса, когда он должен был приехать: «Жил на свете рыцарь бедный, молчаливый и простой, с виду сумрачный и бледный, духом смелый и прямой…»

Да, это он – Борис Аркадьевич – всегда кидался поднимать упавших, провожал домой пьяных, помогал деньгами или еще чем-нибудь, кто просил, и обязательно переводил детей и старушек через дорогу. Не насильно, конечно, а по их доброй воле. То есть просто так – не приставал. Очень воспитанный был мужчина. Хотя почему был? Он есть. И такой же воспитанный.

Между прочим, он однажды даже сдал экзамен по математике вместо своего друга Коки Зингера на заочном отделении торгового института. Кока ему говорит, слушай, Борька, у меня экзамен завтра, а я ужасно влюбленный в одну Ларису, только про ее глаза все время думаю и ни черта не учу совсем. И на парах вообще не был, преподаватель меня в лицо не знает. Может, пойдешь сдашь за меня, а? Ты субтильный, черненький и лысоватый, я тоже стройный, черненький и лысоватый, фотография на зачетке выгорела, сойдет.

И Боря, потирая руки, сказал:

– О! Здорово! Конечно, Кока, какой разговор, с удовольствием сдам.

И сдал. А потом уже выслушал:

– Иди-о-о-от! – Кока визжал. – Ты что наделал? Кто тебя просил открытия делать?! Эту письменную работу выставили на кафедре как образец талантливой экзаменационной работы! Что я дальше буду делать?! Как я буду зачеты сдавать, где я тебя буду искать?! Зачем ты сдал на отлично?!

– Ну, во-первых, – ответил польщенный Боря, – не на отлично, а на блистательно с восклицательным знаком, а во-вторых, садись и учи, Кока. Учи с утра и до утра, учи математику. Потому что преподаватель сказал, что он теперь с меня, то есть с тебя, Кока, глаз не спустит, сказал, что я, то есть ты, – надежда отечественной математики. И он не думал, что на заочном отделении учатся такие самородки. И это, между прочим, я еще был сонный, не в полную силу отдался ответу на поставленный вопрос и даже специально сделал ошибку в ответе на дополнительный.

Кстати, Кока сейчас – профессор, заведующий кафедры математики университета в Мичигане.

Вот такой хороший друг, наш дядя Боря.

Но вернемся в Германию.

Зоологи в последний вечер, конечно, тоже поволоклись за дядей Борей, который решил посвятить оставшееся время любованию городом. И когда он так гулял, сопровождаемый сопровождающими, к нему, такому элегантному, в шляпе, с зонтиком, на переходе подошла старенькая дама и, глядя на него снизу вверх, попросила:

– Битте, герр, гафаллен, если вы тоже идете в этом направлении, переведите меня через дорогу, – старенькая дама просительно смотрела на Боречку.

– Конечно-конечно, фрау, – обрадовался дядя Боря и свернул руку колечком. Старенькая дама вцепилась дяде Боре в локоть, да так, что он, добрый, милый, воспитанный дядя Боря, аж перекосился на левый бок, но старенькую даму тянул через широченный проспект ответственно и степенно, старательно подбирая шаг под меленькие шажочки своей спутницы.

– А не хотите ли чаю, герр… эээ… герр…

– Альтшуль, – честно представился дядя Боря.

– Да, не хотите ли чаю, герр Альшуль, у меня в саду под деревьями?.. – спросила старенькая фрау, когда ее благополучно доставили на другой берег проспекта.

– Я бы не отказался, – сотворив лихое коленце, аккуратно держа лапку старенькой дамы, вдруг весело, даже удивившись самому себе и своей смелости, ответил дядя Боря, – но, увы, я здесь не один. А с моими коллегами.

Он широко повел рукой в сторону. Старенькая фрау оглянулась, где, как и следовало ожидать, окопался отряд зоологов со своим юным, но опытным бойцом – земноводным коллегой. Они стояли в стороне, мрачные, уставшие от непонятного языка, от театров и музыки, окосевшие от картинных галерей, утомленные архитектурой и долгими прогулками.

– Они, – рассказывал нам потом дядя Боря, – стояли кучкой, такие печальные, заморенные, угрюмые, мне до такой степени стало их жалко, что я, извинившись перед старушкой, повел их в биргартен, пивной бар, и там угостил их пивом и колбасками… И за столом, выпив и расслабившись, они вдруг разговорились, обсуждали все увиденное и услышанное в ГДР, благодарили, что без дяди Бори они так и просидели бы в пивных барах и ничего не увидели и не услышали, а так есть что вспомнить и рассказать женам и детям.

– И тещам, – подумал мстительно тогда дядя Боря.

Поскольку после участия в симпозиуме в ГДР у дяди Бори наконец появился опыт пребывания за границей и так как его доклад имел оглушительный успех в научном мире математиков, в другие страны он ездил уже сам, без сопровождения ученых зоологов и аспирантов-ихтиологов.

А может быть, он их просто не замечал.

Еще мы его спросили, мол, Борис Аркадьевич, а вы не боялись вот так в Америку, в Японию, во Францию, в Италию, в Данию, в Австрию, в княжество Лихтенштейн ехать один…

А дядя Боря нам:

– Да я в Трускавце, в санатории, с шахтерами дружил!!! А они знаешь как пьют?! Вот где было страшно.