Крутые парни не танцуют - Норман Мейлер Страница 72

Он лежал в постели и поносил нас всех. Говорил о том, как он нас арестует. Обещал прижать меня за посев конопли. Еще он собирался повесить на меня убийство Джессики. Мой отец, объявил он, является тайным содомитом. Он, Ридженси, уедет в Африку. Станет профессиональным солдатом. Сначала он хотел заглянуть в Сальвадор и прислать мне оттуда открытку. Там будет он сам с мачете в руках. Ха-ха. Он сидел на кровати – мускулы выпирают из-под футболки, рот перекошен после удара – и слушал собственный голос, который теперь доходил до него новыми внутримозговыми путями, а как-то раз схватил телефон и разбил его, обнаружив, что линия мертва. (Я вовремя успел оборвать провод.) Мы давали ему транквилизаторы, и он проламывался сквозь таблетки, как бык сквозь забор.

Справиться с ним могла только Мадлен. В те дни я увидел ее с новой для себя стороны. Она унимала его, она клала руку ему на лоб и успокаивала его и, когда все остальное не срабатывало, укорами вынуждала его замолчать.

– Уймись, – говорила она, – ты расплачиваешься за свои грехи.

– Ты меня не бросишь? – спрашивал он.

– Я тебя не брошу.

– Ненавижу тебя, – говорил он.

– Знаю.

– Ты грязная брюнетка. Знаешь, что такое грязные брюнетки?

– Тебе бы самому под душ.

– Ты мне отвратительна.

– Прими эту таблетку и помолчи.

– Из-за нее у меня откажут яички.

– Это тебе полезно.

– У меня уже три дня не стоял. Может, и вообще больше не встанет.

– Не бойся.

– Где Мадден?

– Я тут, – сказал я. Я всегда был тут. По ночам она опекала его одна, но либо я, либо отец всегда дежурили в коридоре с его «магнумом».

Телефон, висевший внизу, звонил очень редко. Никто из оставшихся ни в чем меня не подозревал. Ридженси, как было известно, отправился в отпуск. Бет уехала, Паук тоже, поэтому те, кому случалось о них вспомнить, делали вывод, что они путешествуют. В конце концов, фургон ведь исчез. Семья Студи, боявшаяся его, наверное, радовалась, что он не дает о себе знать. Никто из моих приятелей не скучал без Тесака, а Пэтти, как все полагали, раскатывает по дальним городам и весям. Так же, как и Уодли. Через несколько месяцев родственники Уодли могли заметить, что от него чересчур долго нет ни ответа ни привета, и объявить его пропавшим; спустя семь лет ближайший родич унаследовал бы его имущество. Через несколько месяцев и я мог бы заявить, что Пэтти пропала, или, наоборот, спокойно промолчать. Я решил, что буду действовать по обстоятельствам.

Некоторые опасения внушал сын Джессики Понд – Лонни Оквоуд. Однако разве мог он связать меня с матерью? Я тревожился из-за своей наколки и Гарпо, но не слишком. Донеся на меня однажды, он не стал бы делать это во второй раз, а наколку я рассчитывал изменить как можно скорее.

Оставался Ридженси. Если наша безопасность опиралась на Элвина Лютера, значит, ее у нас не было. Он перекрывал нам кислород. Не нравилось мне и то, что он не встает с постели. Я видел в этом только одно: он придумывает легенду для самого себя. Во всяком случае, своего ложа он не покидал.

Находясь же на нем, он сквернословил невыносимо. В нашем присутствии он сказал Мадлен:

– Ты у меня кончала шестнадцать раз за ночь.

– Да, – сказала она, – но ни разу как следует.

– Это потому, – с надеждой сказал он, – что у тебя матка дырявая.

Она застрелила его в тот день. Это мог бы сделать любой из нас, но судьба выбрала Мадлен. Мы с отцом уже обсуждали этот вопрос в коридоре.

– Выхода нет, – сказал Дуги, – надо значит надо.

– Он болен, – сказал я.

– Может, и болен, но он не жертва. – Дуги поглядел на меня. – Это должен сделать я. Я его понимаю. Он моего поля ягода.

– Если передумаешь, – ответил я, – тогда и я смогу.

Я не кривил душой. Моя проклятая способность живо представлять себе то, что может со мной случиться, работала вовсю. Я мысленно разряжал «магнум» Ридженси ему в грудь. Моя рука подскакивала вверх от отдачи. Его лицо искажалось. Я видел маньяка. Ридженси походил на дикого кабана. Потом он умирал, и его черты приобретали суровое выражение, а подбородок становился деревянным и непоколебимым, как старая добрая челюсть Джорджа Вашингтона.

Знаете, что он произнес перед самой смертью? Я вошел в комнату, услышав двойной выстрел из ее маленького «дерринжера», а он уже испускал дух на моем бывшем брачном ложе. Кажется, последним, что он сказал перед тем, как Мадлен нажала «собачку», было:

– Я любил Пэтти Ларейн. Это был высокий класс, моя женщина-мечта.

– Ну-ну, – ответила Мадлен.

– Когда мы встретились, я думал, что ты тоже класс, – сказал он, – а потом понял, что ты ни рыба ни мясо.

– Конечно, – ответила Мадлен и спустила курок.

Возможно, его слова и не заслуживали подобной кары, но она тоже успела прийти к выводу, что с ним надо кончать. С сумасшедшими на ключевых местах надо кончать. Это правило впитывается с молоком мафии.

Год спустя, когда это перестало быть закрытой темой, она сказала мне: «Я ждала от него только слова, которое меня разозлит». Не стоит говорить итальянской королеве, что она ни рыба ни мясо.

В ту же ночь мой отец отвез его тело в море. Ридженси был похоронен вместе с цементным блоком, прикрученным отдельными кусками проволоки к его талии, подмышкам и коленям. К этому времени отец уже как следует освоил нужную технику. В первое утро после припадка Элвина Лютера, когда тот лежал без сознания, Дуги заставил меня сесть на катер, отправиться вместе с ним на кладбище Уодли в песках Адова Городка и найти могилы. А ночью, пока я сторожил нашего рухнувшего колосса, отец посвятил шесть часов душераздирающему труду. На рассвете, с началом прилива, он вышел на глубокую воду со всеми пятью телами и надежно утопил их. Пожалуй, я рискую кончить ирландской комедией, поэтому не стану описывать, с каким смаком Дуги готовил к упокоению в морской пучине Элвина Лютера, разве что приведу его реплику, отметившую завершение работы: «Похоже, всю жизнь я занимался не своим делом». Что ж, может, оно и так.

Мы с Мадлен сначала перебрались в Колорадо, а теперь живем в Ки-Уэсте. Я пытаюсь писать, но у нас есть и постоянные источники дохода: она работает хозяйкой в местном ресторане, а я – барменом-почасовиком в одной дыре напротив ее заведения. Иногда мы ждем стука в дверь, но я не уверен, что он вообще когда-нибудь раздастся. Правда, была суматоха вокруг исчезновения Лорел Оквоуд; портреты ее сына появлялись в газетах. Он заявил, что не успокоится, пока не найдет мать, но его лицу на фотографиях, по моему мнению, не хватало решимости, необходимой для подобных поисков, а в сопутствующем очерке подспудно фигурировало мнение жителей Санта-Барбары, считающих, что Лорел, повязанная темными делишками с Лонни Пангборном, вполне могла подцепить себе богатого сингапурского бизнесмена или кого-нибудь в этом роде. Несмотря на смещение кровяных пятен в багажнике машины, Пангборн был официально признан самоубийцей.