Завещание - Нина Вяха Страница 72

Поздним летом 1944 года ветры перемен задули вновь. Финляндия проиграла войну, и прошел слух, что Карелия потеряна и что снова пришел день паковать чемоданы и уезжать с насиженного места.

На этот раз они вняли совету матери, и усадьба, их славная маленькая усадьба, которая находилась во владении семьи с середины девятнадцатого века, сгорела дотла.

Сири надеялась, что родные приедут к ней. Она тосковала по ним не потому, что так сильно любила, – во всяком случае, мать уж точно, – но ей не хватало их присутствия, ощущения родственной связи. Она писала им, просила приехать, говорила, что скучает, и с каждым письмом все настойчивее просила о встрече.

Спустя четыре года жизни на севере страны она поняла, что между ней и теми, кто живет здесь испокон веков – большая разница.

Сири много болтала, часто смеялась и громко напевала, когда работала. В ее родной деревушке все были такими, даже мужчины. Конечно же, всегда есть исключения, вроде ее матери, которая во всем видела только плохое, но все же они унаследовали жизнерадостный характер и нрав, а те люди, с которыми она познакомилась уже здесь, с Пентти во главе, они были совсем другими. Причем во всем.

Сильные, молчаливые и гордые, они походили на сосны. Высокие, стройные сосны.

И Сири с Пентти находились по разные стороны этого невидимого рва. Оба видели, как расстояние между ними все увеличивается, что они не могут или не хотят понять друг друга. Во всяком случае, Сири все представлялось именно так.

После четырех лет брака у них по-прежнему не было детей и не потому, что они не старались. Или Пентти не старался. Он теперь приходил к ней чаще, чем вначале, но больше уже не держал ее крепко за голову и не смотрел ей в глаза. Все чаще он зажмуривался или же безотрывно смотрел в спинку кровати, а Сири сосредотачивалась на какой-нибудь дырке от сучка на потолке. Их было много, этих дырок, похожих на маленькие личики, и Сири казалось, будто крошечные существа смотрят на нее сверху и молча осуждают ее. В другое время она никогда о них не вспоминала, об этих фигурках из сучков, но когда лежала там и смотрела, как они живут своей жизнью на потолке, то ощущала себя уже не такой одинокой – по крайней мере, хоть кто-то смотрел на нее. Безмолвные свидетели ее ситуации, той самой ситуации, что мы зовем жизнью.

Но детей по-прежнему не было.

Их не было даже спустя несколько лет после окончания войны. Еще раньше перед этим не стало матери Сири, и никто из ее родни так никогда и не приехал, и не навестил ее. Зато вместо этого Сири получила возможность поехать к своему отцу и двум старшим братьям с их семьями на их новую ферму, где они жили все вместе, в одной из принадлежащих государству усадеб на севере Линнанпелто, в шведской деревне в коммуне Сипоо, на самом юге страны.

Сири отправилась туда вместе с Элиной, когда той исполнился годик. Элина, их первенец. Она родилась весной 1946 – крохотный сверточек, они ведь такие малютки эти младенцы. Сири страшно удивилась, когда она появилась на свет, они с Пентти едва могли поверить в это чудо. Идеальный малыш, который прилежно ел, спал и рос, все как положено. Элина обожала поезда и неумело ковыляла между купе, пока их поезд мчался на юг, и Сири смотрела, как меняется пейзаж за окном, становясь все более привычным и знакомым. И до того засмотрелась, что чуть было не потеряла дочку, когда поезд остановился в Пюхянта к югу от Улеоборга. Ей повезло, что она случайно увидела ее на перроне и едва успела усадить обратно на поезд, прежде чем тот снова тронулся. Но такая уж неугомонная она уродилась, их Элина – вечно в движении, в постоянном стремлении к захватывающим приключениям, к местам, что будили в ней любопытство.

Для Сири это была совершенно чудесная незабываемое поездка и она часто черпала силы в воспоминаниях о ней. Она встретилась со своими братьями, их женами и детьми и с отцом, который смотрел на нее увлажнившимися глазами; после смерти матери он совсем расчувствовался и стал чаще проявлять эмоции. Он даже находил время пошалить с Элиной. Ведь Элина была ребенком, а маленьких детей так легко любить.

Пентти тоже любил эту девочку – возможно, только ее он и любил, и больше никого из детей, которые родились позже. Он любил ее больше, чем любил Сири. Во всяком случае, так ей казалось. Ее лишь гораздо позже осенило, что ведь это был и его первый ребенок, и, может быть, усталость и тоска, которые позже вторглись в их жизнь, помешали им любить безоговорочно, всем сердцем, если, конечно, такая возможность когда-либо у них вообще была.

Во время беременности Сири с трудом воспринимала происходящее вокруг. Ребенок отнимал у нее все силы. Она не могла ничего делать, и одной из сестер Пентти пришлось приехать и помогать по хозяйству – зимой, в сорокоградусные морозы, когда тяжелее всего. Сири терпеть не могла золовку, а та терпеть не могла Сири. При этом у самой сестры детей не было. И тем не менее, у нее хватало наглости осуждать жену брата. В ее глазах Сири не была настоящей женщиной, потому что настоящая женщина выдержит и справится со всем сама, а Сири слабенькая и ни на что негодная девица. Уставшая от упреков Сири не могла ничего на это возразить. На тот момент ей едва исполнилось двадцать лет.

Золовка ничего не говорила, лишь поджимала губы и туже затягивала узел волос на затылке, отчего казалось, что ее брови вот-вот разъедутся к вискам, но она исправно доила коров, готовила, мыла посуду, стирала, убирала, – в общем, делала все, о чем просил ее брат и с чем не справлялась Сири.

Когда ребенку пришло время появиться на свет, от сестры Пентти оказалось мало толку, и для Сири это стало не большой, но победой. Сестра присутствовала при родах своей мачехи и помогала ей, чем могла, но Сири она помочь не сумела. Та справилась со всем сама. Схватки начались поздно ночью, почти в полночь, и Сири постаралась расслабиться, она глубоко дышала, когда длилась схватка, и тужилась, когда сокращались мышцы, и в итоге вытолкнула наружу маленького ребенка почти без особых сложностей. (Относительно, конечно).

Как раз, когда подошло время утренней дойки, на свет появилась она, малышка Элина (не больше кошки! или полена!), и сестра Пентти отправилась доить коров, на время оставив всех троих, их маленькую семью, наедине друг с другом. Они все вместе лежали в постели, Пентти обнимал Сири, Сири обнимала Элину, и они оба просто лежали и смотрели на нее. Ничего не говорили, просто смотрели на ребенка, который спал, закутанный в свои одеяльца. На его темные, как у тролля, волосики и глаза, светлые, словно вода в карельских озерах. Потом они задремали, а когда проснулись, Элина по-прежнему была рядом, с ними. Уже на следующий день Сири настолько пришла в себя, что почувствовала в себе силы вновь взяться за работу, и они смогли отправить обратно домой эту зануду, сестру Пентти. Теперь они действительно были семьей. 

* * *

Сири сильно горевала, когда Элина умерла. Но не настолько сильно, как Пентти. Она не знала, как поняла это, но чувствовала буквально нутром.

Это горе еще не сумело коснуться дна ее души.

У Сири всегда было странное чувство, что с их девочкой что-то не так, словно ее дали им лишь взаймы, на время. (Говорить о чем-то подобном Пентти она не решалась). Это ее безграничное любопытство. Умение моментально исчезать, если за ней не присматривать, – она не ведала страха и не думала о последствиях своих поступков. Так что все к этому вело.