Завещание - Нина Вяха Страница 71

После этого они оба испытали душевный подъем, может быть даже счастье оттого, что они окончательно скрепили свой союз, и Сири поверила, что стала свободной. Свободной от своего прошлого, словно ее лодка отныне больше не была привязана к чьему-либо берегу, и она могла плыть в ней туда, куда она сама захочет. Потом это ощущение свободы пропало, истаяло со временем, и от него совсем ничего не осталось. Но в тот первый раз, пусть он был не таким прекрасным, как мог бы быть, но все же он наполнил ее радостью жизни. Чувством, что ей дана жизнь, которая принадлежит только ей и больше никому другому.

Вначале они немного стеснялись друг друга. Ведь они по-прежнему ничего друг к другу не испытывали. Сири и молодой солдат, они были зародышем семьи, эскизом, наброском будущего дома, жизни, реальности. Стыдливость способствует вежливости, и в первые годы брака они относились друг к другу очень уважительно. Кошмары Пентти со временем прекратились, он уже не просыпался так часто по ночам и больше не будил свою жену, беспокойно ворочаясь в постели. Иногда он притягивал ее к себе, когда она проходила мимо, и пусть даже брал ее не каждую ночь, но она явственно ощущала его возбуждение. Но его похоть не пугала Сири, а скорее трогала. Она чувствовала себя ужасно счастливой оттого, что с ней так бережно обращаются, а о своих желаниях она тогда не задумывалась.

Время так странно течет через нас, людей. Оно совершенно прозрачное и легкое, как журчащий ручеек, бежит себе неспешно и приветливо, и мы обманываемся, думая, что время это только то, что сейчас. Ведь время – неподвижное и невесомое, как перышко. Но время – это не только ручеек. Оно повсюду, во всех местах, в любом возрасте и там, где нас нет, время сурово и беспощадно. Оно никогда не пойдет на компромисс, оно всегда бежит вперед в неумолимом темпе и, если тебе удастся ненадолго притормозить и посмотреть на все со стороны, ты обнаружишь, что все взаимозаменяемо, и ты увидишь, как твою собственную жизнь быстро сменяет другая, даже раньше, чем ты успеешь отойти в мир иной, превратиться в землю, в нечто, что со временем окончательно сотрется и уже никто никогда не вспомнит о тебе.

Сири переписывалась со своими братьями. Она писала о том, как продвигается постройка дома, а те в ответ рассказывали ей о деревне, в которой их поселили, об усадьбе, которую им выделили в краю, где большая часть жителей говорила на шведском и совсем не желала уступать место карельским финнам, которым то одно надо, то другое.

Мать восприняла это тяжело, и ее ненависть ко всему шведскому медленно, но верно отравляла семью. Она отказывалась учить шведский язык и вела себя более чем вызывающе, не желая идти на компромиссы и тем самым облегчить жизнь своим сыновьям. Когда в октябре 1940 года дом в Аапаярви был закончен, Сири пригласила их всех в гости, но они так ни разу и не откликнулись на ее приглашение и не приехали. Должно быть, мать с отцом собирались прожить остаток своей жизни, не навещая Сири, своего самого младшего ребенка, в ее новом доме в Аапаярви.

Да и зачем им было куда-то ехать? В Карелии все всегда было лучше, светлее и радостнее. Кора берез белее, трава на лугах зеленее. И если человека всего этого лишить, то все остальное становится ему уже неважным. На новом месте у матери Сири тут же улетучились мечты о порядочных торнедальцах и их лесах, не говоря уж о своих собственных.

Но дерево – это всего лишь дерево, хлорофилл он и есть хлорофилл, и солнце светит всем созданиям Божьим без разбору. В этом точно можно быть уверенным. Даже если мечтается о березах более белых, чем где-либо. О небесах голубее, чем где-либо. Кровь краснее, ненависть чернее.

С приходом весны война вновь вторглась в Карелию, но на этот раз Пентти не призвали в армию, поскольку он был признан инвалидом, да еще и хромым к тому же. Причем, когда ему это требовалось, он мог хромать еще сильнее. Поэтому все новости – и хорошие, и не очень, – они получали от братьев Сири. Самой главной новостью стало то, что семья собиралась вернуться домой! Сири почувствовала укол в сердце, когда представила, как ее родители и братья приезжают в родную Соанлахти в апреле, в самое красивое время года, когда вот-вот растает последний снег и пробудится природа.

Она была привязана к новому дому и обречена была оставаться вдали от родных, и казалось, что ей уже не суждено это пережить. Здесь, на севере, весна наступала не раньше конца мая или даже в начале июня, если совсем не повезет. И тогда вся природа разом взрывалась, будто по команде, и все одновременно цвело на свой диковатый и зловещий манер.

Рауху, ее младшего брата призвали на фронт. Ило, самого старшего, тоже могли призвать в любой момент, и потому он не мог вернуться домой вместе со своей семьей. У Сири ныло сердце, когда она думала об Онни, брате, которого забрала война. А еще она думала о тех, кто остался дома: как они, должно быть, постарели, совсем как она. Глядя теперь на себя в зеркало, Сири видела более взрослую версию себя самой, и горевала, что Онни навечно остался заточенным в своем юном теле, и что ему уже никогда не стать старше, чем он был на тот момент, когда его не стало. Подобные мысли навевали тоску, но приходилось пересиливать себя, у нее не было времени лить слезы, нужно было жить дальше и заниматься делами, которые никто за тебя не сделает.

На тот момент она еще не подарила Пентти ребенка и, хотя его это особо и не тревожило, его мачеха и обе старшие сестры каждый раз ехидно осведомлялись при встрече, что же это он за девчонку себе взял, от которой нет приплода. Они все спрашивали да спрашивали, сперва сдержанно, но время шло, и вскоре они стали говорить об этом уже открыто.

Каждое утро Сири с нетерпением ждала и наконец дождалась: пришло новое письмо из Карелии.

Братья писали, что вернувшись обнаружили, что их деревушка Соанлахти была передана колхозу, их аккуратный славный домик совсем пришел в упадок, а там, где они раньше выращивали картошку, рожь и пшеницу, теперь росла сплошная капуста.

– Да что мы будем делать со всей этой капустой? – негодовал Ило, и Сири словно наяву видела, как ее недоумевающие братья идут вдоль полей, а вокруг до самого горизонта сплошь зеленые кочаны со здоровенными листьями.

Русским крестьянам пришлось уехать и оставить эти земли – такова природа войны. У проигравших нет другого выбора, а победителям тоже особо выбирать не приходится. Даже если кажется, что это не так.

В следующее лето порядок был восстановлен: на полях вновь росла картошка и пшеница весело колосилась на ветру. Оба брата были теперь дома, и Ило, старший из них, взял себе жену, которая тоже была родом из Соанлахти и тоже вернулась домой в родную деревушку. Новобрачные жили в Аамувуорен Киви, в отчем доме, где и без того было тесно. Хотя брат никогда не писал об этом прямо, Сири догадывалась, что мать и его жена не стали друзьями. Но вскоре она забеременела, жена Ило, и это, казалось, смягчило материнскую неприязнь.

В следующий раз брат написал ей, когда у него уже родился первый сын, и в своем письме упомянул вскользь, что ему было бы очень приятно познакомить свою с семью с сестрой. Сири в ответ написала ему, что обязательно приедет, когда война чуть-чуть поутихнет. Когда это случится, никто не знал. Время шло, и визит откладывался.