Король и Шут. Между Купчино и Ржевкой... - Александр «Балу» Балунов Страница 71

– Так мы одних вершин достигли, а другие впереди, это бесконечно, – я отобрал у него пакет и стал доставать оттуда сувениры, с понтом, это мое, и я сам распоряжаюсь, как хочу.

– Опять мимо. Я о другом. Помнишь, ведь еще совсем недавно мы с тобой говорили и мечтали совсем о другом. Запись альбома ведь не была для нас мечтой, не была целью. Ежу понятно, что это средство. Цели у нас были другие, эзотерические, уж точно не материальные. – Изучив сувениры, он принялся с несчастным видом открывать консервы.

Нашествие, 2001 год. Фото Е. Евсюкова.

– Ну, что тебе сказать? Пингвину ясно, что, отбросив наборы слов типа «мы поменялись», «мы повзрослели» и прочий бессмысленный мусор, мы получим истинную причину, и она неутешительна, – я призадумался и даже прекратил наливать, застыв с открытой бутылкой (сувенирной).

– Это почему еще? – он отобрал у меня бутылку и разлил сам. Причем неровно.

– А потому, мой милый друг, что причина окажется проста и банальна. Милая девушка, плохая пьянка, неаккуратный прием некоторых субстанций. – Мы вздрогнули и призадумались.

– Нет, почему после хорошей пьянки я все помню, ну не все, но про эзотерические идеалы точно наутро помню, просто они вдалеке и как-бы размыты. – Горшок задумчиво стал делать бутерброд из булочного мякиша и красной икры.

– Во-во! Более размытые, а, стало быть, еще более идеальные, а, значит, еще более нереальные, еще более прекрасные, еще более далекие, а раз далекие, то можно не спешить. Да? – Я прожевал и снова разлил. – Смотри. После ночи с прекрасной девушкой у тебя наутро только хорошие мысли, и всяким идеалам в них просто нет места. Ну, знаешь, так бывает, что-то просто вылетит из головы. Такое, что кажется и забыть-то нельзя, а оно – раз! – и вылетело.

– Это да. И еще скажи спасибо, если, пока голова пустая и ясная после прекрасной ночи, девушка не начнет наводить там порядок и запихивать «правильные идеи», – мы рассмеялись, хотя смеяться было нечему. И икра, и бутылка закончились. Горшок снова загрустил и посмотрел на меня с немым укором.

– Не ссы, во-первых, я одну не покупаю, и у меня в кармане фляжка вискарика, а, во-вторых, не об этой же херне ты тут сидишь и убиваешься. И вот если ты сейчас закуришь в номере – я уйду. Я разлюбил эту вонь.

– Да, нет, Шурик, я это все прекрасно понимаю и отдаю себе отчет в происходящем. Просто я внезапно понял, что был какой-то долгий процесс, но как один день. Или как одно событие. А что это, я забыл. И никак не могу вспомнить.

– Значит будем вспоминать!

Мы сели вспоминать и вспомнили. Вспомнили примерно вот о чем.

Оказывается, был такой день (на самом деле их было много, но говорить мы будем об одном), когда мы чего-то «достигли». Все вокруг уверены, что именно этого мы и хотели. Выпустить пластинку, отыграть убойный концерт, собрать в первый раз стадион. А это даже не средство. Это как., ну, радуешься же ты, когда покупаешь хорошие новые струны. А в жизни так мало веселого, что ты невольно соглашаешься со всеми и говоришь, «да, конечно, мы собрали «Юбилейный». В глубине души понятно, что это туфта наносная, но людям вокруг так хочется праздника. Да и ты сам разве не заслужил праздник?

– Это у тебя, – он снова с укором на меня посмотрел, – праздник всегда с собой, хоть ты с собой и не носишь. А иногда хочется чего-то обычного, цивильного. Разве это плохо?

– Кто сказал «плохо»? Если ты понимаешь, что это глупость и занимаешься этим, не тратя силы, то очень даже хорошо. Плохо то, что из-за бесконечных повторов ты сам начинаешь верить в важность того, что считают важным другие. Чего они хотят от тебя. Чего ждут от тебя. Каким ты должен быть, по их мнению. И ты перестаешь быть собой и становишься таким, каким они тебя представляют. А это страшный капкан, – я сидел в кресле и все это время тщетно пытался закинуть ногу на подоконник, наматывая на нее занавеску. И, наконец, карниз с занавеской рухнул мне на голову.

– Вот поэтому я и люблю играть концерты. Там настоящая жизнь. Получается, что артист по-настоящему и живет, и умирает только на сцене. То есть вот вчера был Иркутск, а сегодня Уральск, и это были важные и настоящие два момента по полтора часа. А сутки и километры между ними не имеют смысла, так, что ли?

– Ага, и лох ликует. Нет, родной, наша задача, чтобы и в жизни было, как на сцене. Что тебе мешает перенести сцену в жизнь? Тут, главное, не войти в образ и не стать его рабом. Знаешь, как бывает: ищешь внутреннюю свободу, ищешь, а вдруг – херась! – и ты уже в зависимости от своих поисков, – я стал закидывать ноги на холодильник, и он опасно накренился.

– Знаешь, – Горшок снова поднял на меня полные мировой скорби глаза, – самое страшное, что и этот день я забуду.

И словно в подтверждение этих слов в номер сначала робко постучались, а потом дерзко вломились прекрасные и нежные незнакомки, полные тепла и света. То ли это были девушки из местной студенческой газеты, желающие услышать наши рассказы о дальних мирах и странах, то ли сотрудницы краеведческого музея, пришедшие рассказать о красоте этого города (Горшок-то ведь не ходил в музей и ничего не видел). И был праздник. И они помогли нам забыть этот день.

Сон.

Однажды Горшок рассказал сон. Ходит он по лесу и ищет ягоды. И ягоды точно есть, но он никак не может их найти. Ни одной. Тогда он вздохнул и понял, что придется идти в пещеру к медведю, чтобы тот ему рассказал, где прячется ягода.

– И че, – говорю. – Нашел?

– Медведя? Да. И заржал.