Крушение - Эмили Бликер Страница 7

Не знаю, как это возможно – хотеть домой и одновременно радоваться, что ты не дома, но сейчас я испытываю оба эти чувства. Одна часть меня рвется к Бет. Мне хочется обнаружить посреди дня ее во́лос, обмотавшийся вокруг пуговицы моей рубашки, или услышать звук открывающейся двери и по звуку шагов понять, что она дома. И все же, сидя здесь, перед компьютером, набитым имейлами, я чувствую себя свободнее, чем за все последние месяцы.

Никогда не думал, что зачать ребенка окажется таким хлопотным делом. Другим это дается так легко, что они и сами не замечают, как это у них выходит, но, похоже, это не наш случай. Я сильно тру себе переносицу – так сильно, как будто надеюсь стереть все неприятные воспоминания: месяцы споров, замеров температуры, больничных карт и отрицательных тестов на беременность. Но теперь можно забыть обо всем этом, ведь в матке у Бет уютно угнездились три крохотных зародыша. Если все три выживут, то у нас будет тройня. Тройня! Я знаю, что эта мысль должна меня пугать, но мне не страшно.

Так что даже хорошо, что я сейчас здесь: пусть воздух очистится, прежде чем я снова вернусь домой. А там сдадим очередной анализ крови и будем строить новые планы. Если с эмбрионами не получится, то есть шанс, что Бет бросит свою одержимость беременностью. И можно будет опять завести разговор об усыновлении. В конце концов, главное, чтобы ребенок был; просто умираю, до чего хочу быть папой. Кто знает, может, это будет лучшее, что с нами случится.

В кармане моих штанов начинает вибрировать телефон, и я опять подпрыгиваю. Слава богу, что я переключил его на вибрацию еще во время прошлого перелета, а не то миссис Линден сейчас проснулась бы от моего рингтона из «Эй-си/Ди-си». Это, наверное, мистер Янус, хочет убедиться, что я не опоздал на рейс. Но я не успеваю приложить телефон к уху, как Тереза просовывает голову в салон и хмурится.

– Две минуты, – одними губами говорит она, а телефон снова вибрирует. Я киваю и нажимаю на кнопку.

– Алло?

– Дейв? – говорит Бет, голос у нее высокий и тонкий.

– Привет. Что там у нас стряслось?

– Мне просто нужно было тебя услышать. – Она тихо вздыхает, как будто звуки моего голоса и впрямь оживляют ее. – Вчера был самый худший вечер во всей моей жизни, а тебя не было, и никто не мог мне помочь. – Слова, похоже, застревают у нее в горле, и я невольно выпрямляю спину.

– Что случилось, Бет?

– Мне так жалко, Дейв… Не знаю, что со мной такое. Я… прошлой ночью у меня началось кровотечение, и утром я пошла к доктору. Он сказал… сказал, что эмбрионы не выживут. – Она выталкивает слова наружу с усилием, как выставляют за дверь непрошенных гостей.

Я поворачиваюсь к окну и шепчу:

– О-о чем ты? Как это могло случиться? Они же говорили, что все будет ясно через неделю, не раньше.

В трубке раздается сдавленный всхлип.

– Я забыла про уколы.

– Как это – забыла? – Бет прекрасно знала, насколько эти уколы важны. Ее тело производит слишком мало гормонов, поэтому она не может вынашивать детей. Доктор Харт все ясно объяснила.

– Не знаю как; забыла, и все. Тебя же не было, никто мне не напомнил, а я замоталась с работой и с делами, к тому же эти уколы так меня утомляют… Вот я и забыла. Говорила же я тебе – не уезжай. Говорила – ты мне нужен.

– Но как ты могла забыть, Бет? Это же не собачку утром покормить, это могли быть наши дети. – МОИ дети, хочется закричать мне, но я проглатываю эти слова, не даю им вырваться на свободу. – Сколько уколов ты пропустила?

– Три, – шепчет она.

Три. Ничего не понимаю. Меня нет дома всего каких-то двадцать часов. Не два дня, и уж конечно, не три. То есть две инъекции из трех были «забыты» еще при мне. А ведь я после каждой инъекции спрашивал ее, как она себя чувствует, нянчил ее, предупреждая буквально каждое ее желание. И потом, она же говорила мне, что каждый день бывает у Стэйси, своей подружки-медсестры, и та делает ей уколы, и они совсем не болезненные. Почему же она лгала?

Мне нечем дышать. Раньше я никогда не испытывал клаустрофобии, но, наверное, теперь это она: мне кажется, что в самолете внезапно кончился весь воздух и что стены сдвигаются вокруг меня. Нашарив верхнюю пуговку рубашки-поло, я обрываю ее, борясь с одной навязчивой мыслью, в которую никак не хочу поверить – она сделала это нарочно. Я прижимаюсь лбом к прохладному пластику затемнителя. Моя рука с телефоном дрожит, пока я сам пытаюсь успокоиться, чтобы сказать хотя бы два слова.

– Дейв, милый, ты меня слышишь? Пожалуйста, не сердись на меня, ладно? Ну, поговори со мной, а? Пожалуйста. – Ее голос режет мне уши.

Самолет дергает вперед и рывком возвращает меня в настоящее. Во время моего разговора с женой дверь салона бесшумно открывается. В проеме появляется Тереза. Снова эта жалость у нее во взгляде. Она показывает на мой телефон и знаками объясняет, что пора отключаться, что мы взлетаем.

– Мне пора, мы взлетаем. – Я сам удивлен тем, насколько резко звучит мой голос.

Бет громко шмыгает носом.

– Хорошо. Позвони мне потом, ладно?

– Да, конечно.

– Я тебя люблю, – шепчет она.

Но у меня нет сил ответить ей тем же.