Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - Иоан Поппа Страница 69

Все эти индивидуумы с погонами, полными звезд, сделанных из золотой нити, или звезд полковников, все эти держиморды, полуграмотные доктора военных наук, которые горячо заявляют, как и мы, о своем рабочем происхождении, дошли до кресел, которые они занимают, читая и конспектируя не труды Маркса и Ленина, а выступления нашего Верховного главнокомандующего. И с этого началась катастрофа! «Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков…» (Римлянам, 5, 12).

Мы едим, изможденные, с лицами, опавшими от усталости, молчаливые, мутный свет от грязных лампочек в зале столовой падает на нас и на наши изношенные блузы, на ремни, на каски. Обрывки мыслей – это для нас будущее, и обрывки выкрикнутых фраз – это наши воспоминания. Рабочие точки, собрания, приказы, проверки, трибуналы советов чести – это наши ориентиры.

Наша жизнь – это лесок у подножия вулкана, угрозы, готовой извергнуться когда угодно. Выступления-шаблоны и лозунги, которые никого давно не волнуют, потому что они похожи друг на друга как две капли воды, для нас это указующие тропинки. Лицемерие речей, демагогия рапортов больше нас не удивляют, так же, как и ложь, содержащаяся в них, докладчики выставляют в своих докладах ряды сухих цифр о выполнении трудового плана, несчастных случаях на стройке, случаях заболеваний и смертей, потерях среди офицеров и младших офицеров, плановых показателях, которые мы предлагаем достигнуть, наказаниях и поощрениях.

Получают слова одобрения, поощрения и благодарности за проделанную работу товарищи библиотекарши во главе с товарищем Летицией, товарищи работницы статистической службы, товарищи телефонистки, офицеры-партийные секретари, политруки (о, прежде всего офицеры-политруки!), товарищ Мария Дьякону и ее коллеги по бухгалтерии, санитары медпункта, которые не притрагивались ни к чему в своей жизни, кроме бутылки с медицинским спиртом и которые все как один являются племянниками полковников и генералов, а также товарищ сержант, женщина из Бюро секретных документов, секретарши командиров. Это люди надежные, на которых наша партия полагается сегодня, во времена огромного строительного напряжения. Вот те люди, которые, согласно отчетам, зачитываемым на собраниях, трудятся. Ничтожные капитаны, командующие ротами, и недисциплинированные лейтенанты и старшины, командующие подразделениями, не заслуживают упоминания. Эти растяпы ничего не делают, доказывают такое вопиющее отсутствие всякой сознательности, что только и делают, что мрут, к чертовой матери. Они дают себя раздавить кузову самосвала, убить – сорвавшейся балке, исчезают в чревах ям, края которых обваливаются и поглощают их, сгорают живьем – лишь бы только испортить красоту доклада командира колонии. Какие подлецы! И еще оспаривают тот факт, что товарищи библиотекарши, телефонистки, бухгалтера или секретарши трудятся, когда они остаются после работы на целые ночи!

Но они работают так, как больше не работает никто. Особенно зимой, когда рабочий день так короток. Тогда многие товарищи-женщины остаются после работы. Часовые, которые дрожат ночью от мороза и вьюги при входе на территорию колонии, у которых руки застыли на прикладах оружия, до самого утра слышат доносящееся издалека хихиканье в здании командования, слышат музыку магнитофонов, включенных на полную катушку, смех женщин, ржание полковников и партийных секретарей, которые чокаются бокалами и пляшут до утра, топоча по полу подошвами сапог и хлопая в ладоши или по голенищам: «Hop aşa! Hop aşa! / Dragă mi-e Republica! / Drag mi-e să trăiesc în ea!» ^[66] И потом рефрен женщин, сопровождающийся взрывом пронзительного смеха: «Хи-хи-хи и ха-ха-ха!»

Утром все эти полковники и партийные секретари, с мешками под глазами от бессонной ночи, выходят из здания командования, подняв воротники шинелей, чтобы снег не нападал им за шею. Они вновь становятся железными людьми, какими мы их знаем, а их лица вновь принимают тот мрачный и унылый вид, который они обычно имеют.

Товарищи библиотекарши, телефонистки, бухгалтерши, секретарши и надежные коммунистки, тоже усталые, выходят за ворота колонии и направляются в город в свои дома, подавленные грузом величайшей ответственности ночной работы. Их заботливые мужья приготовят им постель, чтобы они улеглись спать, и освободят их от бремени домашних обязанностей, следя за тем, чтобы сон их ничто не нарушало, в то время как жены полковников из командования и майоров-партийных секретарей, которые тоже не были в эту ночь дома, будут искать утешения если не в объятиях других полковников и майоров, то, во всяком случае, в объятиях других шоферов, охранников, техников и механиков. Потому что ничто так не сближает, не делает похожими друг на друга гражданских и военных, как то, как они обманывают своих жен на всем протяжении этой земли, вдоль всех меридианов мира.

Постоянно я слышал на «Уранусе» одну и ту же фразу, повторяемую до бесконечности, день за днем, год за годом: «Товарищ полковник, этот лейтенант имеет аморальное поведение, несовместимое со статусом офицера!» Никогда я не слыхал, чтобы сказали: «Товарищ лейтенант, этот полковник имеет аморальное поведение, несовместимое со статусом офицера!» – хотя то, что делают наши командиры, – аморально и несовместимо с их статусом командиров. Но все, что содержится в докладах, по сути, несовместимо со статусом официального доклада. И все, что говорят официальные программы здесь, несовместимо со статусом официальных программ. Тяжелый воз государства, о котором говорит поэт Эминеску, больше не подталкивают сзади мощные руки пролетариев, его тянут вперед на веревках демагогии, лицемерия и аморальности. Он больше не едет на колесах, потому что никакое колесо не выдержало бы такой тяжести, а катится на деревянных бревнах, которые подкладывают под него, и результатами этого прогресса, основанного на жалкой рудиментарной механике, этого улиточного движения, пользуются исключительно карьеристы. Государство достигло мертвой точки, кучка мошенников переводит не меняющееся состояние нации от одного поколения к другому, каждому говоря, что оно будет жить лучше, но оно живет все хуже и хуже.

Через некоторое время тактика меняется: «Это правда, вы живете хуже, признаем, но ваши дети будут жить лучше».

Но дети живут так же плохо, как жили их родители. И вот кто-то изобрел концепцию поколения-жертвы и сказал: «Вы – поколение-жертва. Будущие поколения будут вам признательны за принесенную жертву».

Возможно, в ближайшем или отдаленном будущем термины будут уточнены и «переформатированы»: косметизированная нищета будет называться строгим образом жизни, а бедность, ее сестра, – воздержанностью. Ложь будет отправлена в школу, чтобы стать образованной ложью, и нам будут говорить по-научному: «Если мы будет работать в этом темпе, через три года ВВП вырастет на пять процентов, зарплаты вырастут на десять процентов, бюджетный дефицит уменьшится на три целых четыре десятых процента; есть признаки того, что через год мы зарегистрируем первые цифры роста уровня жизни и зарплаты вырастут на сто процентов».

Но до прихода этих мессианских времен господство страданий и лишений должно быть принято как нечто естественное, демагогия не оставляет тебе иного выбора, чем моральное самоубийство, с саркастической элегантностью – так, как поступил капитан Мэркучану, который, будучи подвергнут допросу, на вопрос, почему за последние три месяца в его роте умерли пять военных, в самый разгар партийного собрания встал и спокойно сказал: «Товарищи, так как в официальных докладах несчастные случаи в сфере труда, приведшие к смерти военных не числятся, то мне ничего другого не остается, как сказать, что их убил я».