Абраша - Александр Яблонский Страница 68

Уф, выпила воды и немного успокоилась. А в остальном, прекрасная маркиза… всё, право слово, замечательно. Мне с ним ужасно интересно, думаю, и ему со мной! Я ему рассказываю о своем «геморрое» – о Смутном времени, о Шуйских, Мстиславском, о страшном голоде, что меня особенно занимает, и его последствиях. Когда я ему рассказала о том бедствии, которое свалилось на Русь в самом начале семнадцатого века – имею в виду жуткий неурожай 1600–1603 годов, – он смотрел на меня глазами ребенка, которому рассказывают страшную сказку. «Сказка», действительно, страшная – тогда даже летом были заморозки, и в результате голода погибло более полумиллиона человек – для тогдашней России это немыслимо огромная цифра (Кока добавил: «а для нынешней страны это что, приемлемо?» – он прав, как всегда!!!).

Впрочем, Кока тоже не ленится меня просвещать. Поразительно, но он глубоко убежден, что лучшее время человечества – начало новой эры, то есть первые два – три столетия после рождения Христа. Да, да, не девятнадцатый век, как я всегда считала, а именно то далекое и, как мне казалось, мрачное время. Он убежден, что это была эпоха терпимости и жизни по заветам Иисуса. Теологические споры были непримиримыми, но взаимной ненависти, уничижительности и личного озлобления не было.

Катюша, выглянуло солнце – надолго ли, не знаю. Поэтому иду будить моего красавца – он спит, положив на лицо свою умную книгу на немецком языке – естественно, ночью мы не высыпаемся!!! Он так сладко похрапывает!!! Мой папа храпел, мой отчим храпит, мама же – громче всех, но Кока – изящно, виртуозно и остроумно – с вариациями, но деликатно. Разбужу его, и пойдем искупаться. Здесь, кстати, проблема с мытьем – ведерко и тазик – все «удобства».

Всё. Целую. Не обижай Кузю.

Есть еще одна тайна, но я тебе сейчас не скажу. Немного подожду. У меня всегда было, как часы. Ну, посмотрим еще недельку.

Пока! Твоя Ирина С. (урожденная В.)

...

* * *

Такое событие надо было отметить. Вообще-то Николай не пил не только потому, что занимался спортом, а занимался он спортом серьезно и упорно, как, впрочем, делал всё, что как-либо касалось его профессии: по самбо он имел первый разряд, по лыжному спорту перед самым окончанием Высшей школы выполнил норматив кандидата в мастера. Не пил, прежде всего, так как омерзителен был ему вид пьяного человека – смешной, нелепый, глупый, и, главное, агрессивно-беспомощный, еще больше не любил он пьяные компании, беседы плохо соображающих и невнятно говорящих людей – в таких компаниях ему приходилось бывать часто, но он почти не пил, делая вид, что пьет и находится в таком же плавающем состоянии, как и все остальные. Да и не нравился ему вкус крепких алкогольных напитков. Если уж и выпить, то хорошего вина, скажем, Киндзмараули или Твиши… Вот и зашел он в магазин к Гургену Ильичу и взял бутылку Ахашени – ничего другого у его негласного коллеги не было.

Это было вчера. Сегодня же с утра, обложившись увесистыми книгами, собственными выписками и материалами «Дела», он начал внимательно читать следующее письмо.

«Теперь о “неисповедимости путей Господних”. Ты прав: логика приятия и неприятия до дела не понятна и не прогнозируема. Почему сразу – a priori – возлюбили принцессу Ангальт-Цербстскую, и отторгли принца Голштейн-Готторпского, понять не могу. По делам – понимаю, до — нет. В чем не согласен, а вернее, сомневаюсь: ты напрасно напрямую сравниваешь Петра Ульриха с Павлом. Сходства, конечно, есть, но различий несравненно больше».

Николай глубоко вздохнул и задумался. «Боже, о чем люди думают!» На подоконнике о чем-то оживленно спорили два воробья. На крыше дома, что на противоположной стороне Литейного, мужик безуспешно пытался установить телевизионную антенну. Подумалось: «Мне бы их заботы…» К кому это относилось, было непонятно: к воробьям, мужику на крыше или автору письма. «Впрочем, действительно, их заботы – мои заботы… Продолжим…»

«1. Ты утверждаешь : «Прежде всего, их сближает ориентация на Пруссию».

Отвечаю : Отчасти. Степень и причины подобной ориентации у отца и сына были принципиально различны. У Петра III эта ориентация – не только и не столько на Пруссию, сколько на Швецию – была доминирующим стимулом организации внешней политики, да и внутренней жизни. Но как могло быть иначе: ведь он был внуком не только Петра, но и Карла. И трон ему был уготован, прежде всего, шведский, а в России он оказался не по своей воле. И, в общем-то, делает честь этому неумному, вздорному, капризному «взрослому ребенку» то, что он был цельной натурой – коль скоро привили ему любовь к лютеранству, то бесполезно было тянуть его в православие, коль скоро сделали из него патриота в Швеции, где он должен был править, то нечего удивляться, что не любил он, мягко говоря, Россию. Более того. Суеверно – провидчески полагал, что ждет его в этой стране погибель! «Цвет» не менял, «шкуру» не сбрасывал ради трона, ради «паблисити». Жинка его ничем не брезговала… Не люблю я Екатерину, уж прости ссыльного чудака. Это, впрочем, к слову. У Павла же пруссофильство носило случайный характер и выявлялось лишь в некоторых, хотя и важных аспектах военных преобразований.

Resume — не это сближает отца и сына». – «Да, прав Владимир Сократович: что-то гнилое есть у этого умника, хотя пока что придраться формально не к чему. Впрочем, посмотрим…». – «2. Ты утверждаешь : сближает «…гибель от рук самых близких: в одном случае – от законной, пусть и не любимой супруги, в другом – от сына. В обоих случаях убийства жестокие и никак не оправданные. Смерть обоих потрясла Европу».

Отвечаю : Согласен. Загадочная гибель Петра от «геморроя» вызвала, если не шок, то глубочайшее недоумение. И англичане, и датчане – особенно – были заинтересованы в уходе Петра, но так бездарно, варварски убивать законного, легитимного, Россией же призванного Государя? Датский посол —? не уверен в правильности названия его должности – фамилию не помню, то есть посланник страны, с которой Петр Ульрих собирался воевать!!! – ради интересов своей родной Голштинии, – даже этот дипломат с горечью, сожалением и удивлением писал о дикой гибели «несчастного внука Петра Первого». Убийство же Павла было настолько омерзительно, что вся свора убийц была пьяна – думаю не только от страха, но и от отвращения к самим себе.