После бала - Энтон Дисклофани Страница 65

Мы сидели на плотно утрамбованной земле. Я ощущала несовместимую смесь ужаса и радостного головокружения. Джоан рассказала мне, наконец доверилась. Но ее история… На секунду мне захотелось, чтобы она не рассказывала мне ничего.

– Ты винишь меня?

– За что? – спросила я, хотя и прекрасно понимала, о чем идет речь.

– За то, что я бросила Дэвида.

– Нет, – сказала я, и это было правдой. Я не винила ее. Я взяла ее за руку. Джоан посмотрела на нее, затем подняла глаза на меня. Я увидела этот взгляд впервые за многие годы. – Мне просто жаль, что так получилось.

Джоан грустно улыбнулась.

– Не стоит, – сказала она.

Но это было невозможно. Мне было жаль и всегда будет.

– Твоя мама разрешила похоронить его… – я показала рукой на могилу, – здесь?

– Моя единственная победа. Я сказала ей, что если она не согласится, то я уеду и больше никогда не вернусь. И она разрешила. Наверное, она подумала, что никто не заметит. Всего одной могилой больше, на кладбище их полно. Однажды меня похоронят здесь. – Она притронулась к земле. – Здесь. С ним.

Небо начало меняться с черного на серое. Нужно было уезжать, пока Рэй не заметил моего отсутствия.

Я хотела спросить у Джоан, как она перенесла то, что я родила ребенка. Тоже мальчика – мальчика, который, несмотря на свою молчаливость, должно быть, казался Джоан идеальным. Она приезжала в больницу и держала его на руках. Чего это ей стоило. Я хотела спросить, как она это делала все эти годы, как она хранила такой секрет, как отказывала себе в детской любви, день за днем.

– Оказывается, я вовсе тебя не знала, – вдруг сказала я.

– Знала, – возразила Джоан, и я подождала, пока она придумает, как лучше закончить это предложение. – Лучше всех, – наконец сказала она. Может, это было правдой – то, что я знала ее лучше всех. Я была настойчивой. Я была упрямой. Но знала я ее ровно настолько, насколько она хотела, чтобы ее знали.

Джоан поднялась. Ее ладони были все в грязи. До чего же мне хотелось взять ее руки в свои, вытереть их. Но я не сделала этого.

– Я хочу уехать, – сказала она. – Я должна уехать.

– Куда ты поедешь? – Эта новость совсем не удивила меня.

Джоан просто хотела переехать. Куда-то, где ее никто не знает. Куда-то, где холодно. И суетливо.

– Я скажу тебе завтра вечером, – сказала она. – Давай пойдем в клуб «Трилистника». Как в старые добрые времена.

Фред остановился у дома семьи Демпси, за три дома до моего.

– Рэй, – сказала я в ответ на поднятые брови Джоан. Мне было стыдно признаться, что он не одобрил бы то, что я делала.

Но Джоан не было никакого дела до Рэя. В тот момент я увидела, что ее мысли были где-то около Дэвида. С момента его рождения ей стало плевать на всех остальных, кроме него. Но теперь, когда его не стало, та жизнь, которую она представляла в доме для незамужних матерей: ее ли это жизнь?

К этому моменту ее волосы совсем высохли и волнами обрамляли лицо. Клетчатый плед все еще укутывал ее плечи, и она, уставшая и заплаканная, провалилась в сиденье.

– Увидимся завтра, – сказала я, и это прозвучало так странно: будто мы прощаемся после какой-то вечеринки в клубе.

– В полночь, – сказала Джоан. – Я буду там.

Я проскользнула обратно в дом, как и надеялась, незамеченной. Было пять часов утра. Томми не проснется еще два часа. Рэй – один. Они спали: Рэй на спине, как и тогда, когда я уходила, а Томми – прислонив голову к углу кроватки и засунув уголок одеяла в рот. Я долго стояла в его комнате, не прикасаясь к нему. Я не убирала его волосы со лба, который, я была уверена, был горячим и влажным, как и всегда по ночам. Он спал беспокойно еще с младенчества. Я попыталась представить себе свою жизнь без Томми – если бы его воспитал кто-то другой, кто-то, но не я, – и не смогла. Наверное, это Божье наказание: знать, что твой ребенок рядом, но не быть с ним. Держать ребенка в тайне. Я попыталась представить себе жизнь Джоан все эти годы без ее ребенка и не смогла.

Когда Томми родился, то я отказалась от предложения Рэя нанять сиделку. И его мама держалась подальше от нас, наверное чувствуя, что мне не нужна ее помощь. Мне не нужна была ничья помощь. Это был мой малыш. В первые дни он был просто набором звуков и ароматов. Его плач больше походил на грустную песню, а не на рев. Яичный запах его грязных подгузников. Мягкое бормотание во сне. Сладкий запах, исходящий из его красного ротика. Но лучше всего я помню его вес, когда он часами лежал на мне, мягко поднимаясь и опускаясь с моим вдохом и выдохом. Впервые в жизни я почувствовала, что кому-то нужна. Без меня он не выжил бы. Потом с работы возвращался Рэй и целовал Томми в ручку – он говорил, что не хочет целовать его в лоб, потому что боится чем-то заразить, – я видела, как он гордится тем, что я люблю его сына. Любовь к Томми казалась самой естественной вещью в мире.

Так и любовь Джоан к Дэвиду была инстинктом. Но если Томми был якорем, то Дэвид – петлей.

Я провела так много времени, целые годы, пытаясь понять, что же на уме у Джоан. Пытаясь увидеть мир так, как она его видит. Пытаясь понять его так, как она понимает.

На следующий день я сводила Томми в парк, сходила в супермаркет, вместо того чтобы послать Марию. День не прошел быстро, но все же прошел.

Мы с Рэем обычно были в постели в десять, максимум – в половину одиннадцатого. Эта ночь не стала исключением. Мы поужинали на улице – бургеры на гриле и кукуруза, я уложила Томми спать, выпила бокал вина в гостиной, в приятной тишине. Я легла возле Рэя и стала слушать, как он засыпает, вдох за вдохом.

В одиннадцать я встала, спустилась вниз в прачечную, где заранее подготовила наряд. До конца жизни я буду думать об истинных намерениях Джоан. Она хотела встретиться в Ирландском клубе, поддавшись сентиментальности? Мы ведь были там счастливы. Она была так счастлива, она была королевой Хьюстона. А может, она совсем и не была счастлива. Может, все это было лишь для того, чтобы отвлечься.

Я хотела встретиться с Джоан, потому что должна была узнать ее решение. Я застегнула платье, на ощупь накрасила губы.

Я представляла себе наше ближайшее будущее: она уедет, и мы будем видеться несколько раз в год, когда она будет иногда приезжать в Хьюстон. Можно писать письма. Можно говорить по телефону. Рэй будет счастлив.

Я поправила на себе совершенно новое платье, серебристо-голубое открытое платье, которое я не надела бы в обычный вечер среды. Я разгладила ткань на бедрах и выключила свет перед тем, как выйти из прачечной.

Рэй. Он стоял в своей полосатой пижаме, сжав руки в кулаки.

– О, – сказала я и схватила дверную ручку позади себя, будто можно было просто так взять и исчезнуть.

– О, – сказал Рэй. – О!

Я поняла, что он передразнивает меня. Он делал это крайне редко. Это не в его стиле.