Точка Омега - Евгений Шкловский Страница 65

Появившись в клубе после того инцидента с «ауди», Вадим сразу испытал малоприятное чувство, что на него смотрят как-то не так, вроде чуть пристальнее, чем обычно, с неким особенным прищуром.

То и дело ему в последние месяцы что-то мерещилось.

4

Эх, Оксана, Оксана… Хотя Вадим уже немного отошел после событий почти годичной давности, на душе было смутно. Может, и с неудачной парковкой получилось не случайно, кто знает.

Он допускал, что в жизни, как и в психике, есть второй и третий, а то и четвертый слой, и проживают они ее только в самом верхнем, о других не то что не ведая, сколько не принимая во внимание. Не вникая. Не впуская в себя. Если это, конечно, не начинает затрагивать серьезно, вторгаясь в самый привычный обиход. Да и непонятно, как с этим дальше.

Его лично вполне устраивал именно верхний, самый первый слой, дальше он предпочитал не заглядывать, даже если оттуда что-то и начинало мерцать. Инстинкт самосохранения. Все, что человеку нужно, есть именно здесь, в этом слое. Да и его-то в полной мере не объять. Он даже всякие мистические фильмы, конечно же профанирующие эту многослойность, предпочитал не смотреть, чувствуя в них некую опасность.

А Оксану тянуло в ту сторону. Она хотела черпать оттуда, из глубины, искала ее во всем, в том числе и в окружающих людях. Она вообще была увлекающимся человеком. Любимый актер, чей лик во множестве фотографических образов украшает скромный девичий альбомчик и к кому обращены трогательные строчки в дневнике… Стихи известного поэта, от руки переписанные в толстую общую тетрадь аккуратным, слегка манерным почерком… Что ж, и актер талантливый, и поэт приличный. В юности, да и не только, важно иметь что-то для души. Особенное. Или кого-то. Среди тех, кто рядом, таких обычно не сыскать. Вблизи все кажется мелким, слишком очевидны слабости, изъяны. Масштаб не тот.

Ну кто он был для нее? Репортер, прагматик, реалист, предпочитающий все понятное, незамысловатое, житейское. Банальное, короче. Заурядный обыватель, скептик, слепец, причем упрямо держащийся за свою слепоту.

Она же была способна вдохновиться чем угодно, лишь бы это сулило некую духовную подпитку. И еще чтобы непременно был Гуру. Учитель. Пастырь… Не важно, как назвать. Проводник в туманные заоблачные дали. В горние выси.

Она ходила на заезжих проповедников, приобретала соответствующую литературу, причем в приступах неофитского энтузиазма по нескольку экземпляров (для близких, которых тоже непременно следовало осчастливить), ими набивался шкаф, где они потом бесхозно пылились. Ее интересовало все, выходящее за рамки обыденности: теософия, спиритизм, магия, телепатия, не говоря уже о религии. В поисках какой-то особой духовности она металась от одной конфессии к другой: православие, протестантство, католицизм, даже иудаизм… И всё на таком высоком градусе, что лучше не встревать и вообще помалкивать: восторг легко мог смениться обидой и слезами.

Однажды, вернувшись домой, Вадим застал на кухне большую разношерстную и разноязыкую компанию: чай, торт, бутерброды… Оксана стала знакомить. Народ оказался издалека, говорили преимущественно на английском, правда, и переводчик тоже имелся. Молодые люди в аккуратненьких отутюженных костюмчиках и белых рубашках, c темными узкими галстуками, женщины (одна темнокожая) в платьях скромного, но вполне приличного покроя, с белыми кружевными воротничками. Довольно приятные все, улыбки искренние, открытые, доброжелательные.

Он из вежливости посидел, сжевал бутерброд, запил чаем…

Разговоры велись в основном о Библии, о том, как там все хорошо и правильно написано, какая огромная помощь человеку. Потом хором запели. Как ни странно, на русском, некоторые с трудом, с акцентом, но старательно. Про Христа… И ласково поглядывали на Вадима, как бы призывая его присоединяться, хотя бы на повторах. А он сидел потупившись, как невеста на выданье, чувствуя страшную неловкость, с одной лишь мыслью – поскорей слинять. Однако и гостей обижать не хотелось – вполне ведь славные, чистенькие, белозубые, глаза светятся. И Оксана вся такая сияющая.

В конце концов, ничего дурного, если бы только не уводило ее от самого элементарного. Оно-то как раз давалось ей через силу – приготовить еду, даже самую незамысловатую, убрать квартиру, сходить в магазин… У нее портилось настроение, она хмурилась, словно обиженная, раздражалась по пустякам.

5

Если честно, то Вадим не так уж увлечен своим ремеслом. Как, впрочем, и самим спортом. Разве что только футболом, о котором чаще всего пишет. Хотя с некоторым интересом он следит за баскетболом, порой занимает его бокс. Ну и временами фигурное катание (родители любили смотреть, да и Оксана приклеивалась к экрану во время всяких европейских и мировых первенств)… Это уже по настроению.

Если бы не профессия, он бы и совсем, пожалуй, отстал от этого дела. Притом что вполне осознает важность спорта, его пользу, ну и так далее. Он убежден, что, будь культура спорта в стране развита больше, многие судьбы простых пацанов сложились бы иначе. Да и здоровье нации было бы лучше, чем сейчас, когда каждый третий призывник – полуинвалид. Тут и дурная наследственность, и экология, и алкоголь, и все больше наркотики… А ведь реально могло быть по-другому, если бы рядом стадион или какой-нибудь нормальный спортивный кружок.

Сам он, если вдуматься, многим обязан спорту. Чего только не пришлось опробовать в детстве – и бокс, когда возник кружок в школе, и самбо в клубе «Динамо», и вольная борьба в «Крыльях Советов», ну и, разумеется, футбол… А ведь слабак слабаком был. Физрук Олег Дмитриевич, кряжистый, крепкий, с покатыми литыми плечами и мощной шеей, в прошлом боксер, с состраданием, граничащим с презрением, наблюдал его жалкие потуги на перекладине и коряченье на брусьях. Да и забеги на 1000 метров и тем более на пять километров давались Вадиму с неимоверным трудом. Стометровку еще худо-бедно, на большее же не хватало.

Зато как заметно стало меняться отношение физрука, стоило Вадиму записаться в организованную тем секцию бокса. Правда, поначалу тот поглядывал на заморыша с некоторым сомнением, однако не прошло и трех месяцев, как в его глазах замелькало что-то иное. Он стал чаще подходить во время тренировок, останавливал, поправлял, показывал, как надо правильно уклоняться или наносить удар, как двигаться… Дошло до того, что Вадима включили в состав школьной команды, которой предстояло выступать на городских юношеских соревнованиях. Тут все и оборвалось…

Как только дело доходило до соревнований, где, собственно, и можно показать реально, кто на что способен, Вадим тормозил. Едва узнав, какая честь ему выпала (а со стороны тренера это было своего рода признание: не все из секции попали в команду), Вадим за месяц до назначенной даты перестал ходить на тренировки. Дезертировал, можно сказать. На что-то он, впрочем, ссылался (не упомнить), какую-то лапшу вешал на уши, объясняя свое отсутствие.

На самом же деле – соревнования, не что иное. Он категорически не желал состязаться. Одно дело тренировки, спарринги, другое – мероприятие, требующее от тебя максимальной ответственности и предельной собранности. Вадим не желал ни побеждать, ни проигрывать. Не желал быть ни лучшим, ни худшим. Не желал ровным счетом ничего. Одна мысль, что ему придется выйти на ринг и что-то кому-то доказывать, вызывала оторопь и паралич воли. Коллапс, если угодно. А может, он все-таки боялся проиграть?