Без воды - Теа Обрехт Страница 65

Выйдя на кухню, Нора внимательно изучила содержимое бака с водой. Как, скажите на милость, уровень воды в нем успел еще немного понизиться? Какую причину сумела найти эта глупая девчонка, чтобы израсходовать – и, разумеется, напрасно! – столько драгоценной влаги? Но отказать Доку Нора сейчас никак не могла: это выглядело бы как мелкая месть. Чувствуя колючий ком в горле, она с тоской смотрела, как он допивает последние капли. Это был самый долгий и самый роскошный процесс утоления жажды, который у нее на глазах совершал другой человек.

– Благодарю вас, – сказал он и протянул ей пустой стакан.

– Гектор, что вы, собственно, от меня-то хотите? – спросила она.

– Я бы хотел, чтоб вы подумали над тем, не стоит ли вам все-таки продать эту газету мне. – И, как бы ставя точку, он слегка пристукнул сапогом по ножке стола. – И если бы вам подобная идея показалась заслуживающей внимания, то, возможно, вам удалось бы и Эммета склонить к подобному решению. Сейчас на кону стоят слишком важные вещи, чтобы столь расточительно использовать такой важный ресурс, как газета, прикрываясь нерешительностью или даже трусостью.

– А знаете, ведь именно поэтому Эммет вас и недолюбливает. И он всегда повторяет, чтобы я не принимала вас, когда вы являетесь без приглашения и приносите лекарства. Он говорит, это только кажется бесплатным, но где-то счет непременно ведется.

– Когда ведут счет, то, по-моему, в основном хотят содрать с вас те деньги, которых у вас нет, а вовсе не дать вам еще. Мне кажется, у меня все иначе.

Нора встала, зная, что он последует ее примеру.

– В таком случае я над этим подумаю. Спрошу себя: не поможет ли мне это сделать нечто лучшее, чем «вырастить из наследников Эммета Ларка такие же горячие головы, как он сам».

Док подтолкнул к ней тот большой конверт с письмами:

– Здесь вы, возможно, найдете немало такого, что заставит вас поколебаться. И кто знает, Нора, может, через неделю вы будете богатой женщиной и сбежите отсюда с шерифом Харланом.

То, что он один раз уже упомянул о Харлане Белле, было достаточно невежливо. Второе упоминание этого имени показалось Норе невыносимым.

– С чего это вы вбили себе в голову, что у меня с Харланом Беллом какие-то особые отношения?

Док надел шляпу, и ее тулья едва не коснулась потолочной балки.

– Мы очень долго были с вами добрыми друзьями, Нора, так что я из чистой любезности оставлю свой ответ при себе.

* * *

Она смотрела, как Док прощается со всеми, стоя в дрожащей от жары тени веранды. Вернувшись к своей обычной, очаровательно легкой манере, он что-то говорил, одной рукой поглаживая бритую голову Тоби, а другой – попку Джози, перемежая нежные слова прощания маленькими шуточками. В общем, был невероятно обаятелен, что и заставляло столь многих искать его общества. Уже и сама Нора с тоской вспоминала те минуты, когда – не более получаса назад – он с добродушной шуткой, взмахнув в воздухе невидимой ручкой, легким росчерком пера освободил ее от долга. И каким же пронырой он в итоге оказался! Господи, да если человек обладает таким сказочным обаянием, он способен любому что угодно внушить! Она, во всяком случае, еще долго будет невольно думать о нем, когда его давно уже и след простыл.

Впрочем, Эммет тоже умел быть весьма обаятельным: умел проявить заинтересованность, внимание, умел держаться в этакой небрежно-очаровательной манере и обладал тем редчайшим даром, когда чуть ли не каждый его жест казался людям благословением. Люди видели в его увлечениях некую цель, к которой нужно стремиться. Нора всегда подозревала, что именно это и увидел в нем когда-то Сэнди Фрид. Эммет с бычьим упорством добивался своего нынешнего положения и дорожил им, потому что оно стоило ему немалых усилий. В результате с каждой большой статьей, направленной против бюрократических проволочек с оформлением земельных участков или связанной с темой суверенитета индейцев, Эммет приобретал куда больше поклонников, чем терял сторонников и друзей. Даже Нора – она выросла «под сенью» великолепной культуры племени дакота и раньше всегда злилась и насмешливо спорила с Эмметом, когда он в своих статьях называл индейцев «обездоленными детьми земли», – в итоге почувствовала, что он и ее заставил поколебаться в прежних убеждениях.

Конечно, тогда она была совсем другой: влюбленной, легко возбудимой, наивной. Она толком и не знала, какова жизнь поселенца. И никогда раньше не чувствовала себя одинокой. Даже страхи свои она делила с другими, да страхи эти и были в сущности общими. А что она знала об индейцах – особенно об индейских женщинах? У них в Айове индейцы в гости не приходили, а здесь такое случалось сплошь и рядом. Нора не успела прожить на Территории и трех недель, когда в гостях у Десмы оказалась за одним столом с матерью семейства из племени навахо и ее двумя очень милыми и веселыми дочурками, хотя всего каких-то двадцать минут назад индейцы представлялись ей некими далекими и неясными фигурами на равнине. А тут, всего лишь пока Десма разливала кофе, выяснилось, что они прекрасно владеют испанским языком, легко смешивая его с языком навахо, и для них заранее приготовлены мешки с кукурузной мукой крупного помола, чтобы они потом могли взять их с собой. На следующей неделе они опять пришли, и Нора спросила: «Я слышала, что в Небраске они вечно побираются – они что ж, так и ходят от дома к дому?»

«Они не побираются! – отрезала Десма. – Они так живут».

Задетая отчасти резкостью Десмы, а отчасти «обездоленными детьми земли» Эммета, Нора задумалась и в итоге пришла к решению, что и ей следует проявить гостеприимство. Как бы нелегко это ни было, она все же попытается.

Поскольку выделенный им участок был совсем новым, а все остальные ее соседки уже, похоже, имели своих постоянных посетителей, к ней никто из индейцев довольно долго не заглядывал, и лишь в начале июня Нора, кормившая грудью Ивлин, случайно обернулась к окну и увидела за стеклом чье-то лицо, буквально сиявшее любопытством. Оказалось, что это старая индианка, похоже, из племени навахо, хотя впоследствии Нора не раз спрашивала себя, с чего это она решила, что старуха именно из этого племени.

Когда час спустя Нора, закончив кормить, открыла дверь, индианка все еще была там. Она сразу же вошла в дом и уселась за кухонный стол, словно сто раз делала это раньше, и принялась рассматривать комнату, делая спокойные, но обильные замечания по поводу – во всяком случае, Норе показалось именно так – неумелого Нориного хозяйствования, которые сама Нора сочла совершенно необоснованными. Язык навахо Нора понимала не лучше, чем эта индейская женщина понимала ее английский, однако, сознавая свою молодость, она старалась вести себя учтиво, хоть и подозревала, что каждый ее жест – и чай, поданный гостье в чашке без блюдца, и упрямое стояние возле стола, и явное нежелание посидеть «в приятной компании» – является для старухи оскорблением.

Однако ничего особенно неприятного так и не случилось, и вскоре старуха ушла.

Но теперь раза два в месяц она непременно появлялась на вершине соседней гряды холмов, и Нора, заметив знакомый силуэт, моментально вешала чайник над огнем. Слава богу, говорила гостья весьма неторопливо, что позволяло Норе делать вид, что она все понимает, время от времени согласно кивать и вообще всячески проявлять гостеприимство, хотя во время этих визитов сама она оставалась практически безмолвной. И все же посещения индианки она воспринимала вполне нормально; ей даже приятно было, что в доме появилась еще одна живая душа; раздражало ее только то, что временами старуху охватывало совершенно излишнее желание понянчиться с Ивлин, которой тогда было около трех месяцев и которая в течение всего дня издавала самые разнообразные звуки – от рычания до икоты, – лежа в большом ящике из кухонного стола, который Эммет приспособил под колыбель.