Моя преступная связь с искусством - Маргарита Меклина Страница 64

Он положил горшок мне на колени и засмеялся так дико и страшно, что плечи его затряслись. Я взял горшок и последовал за его громадной фигурой. За поворотом действительно стояли дрожки с двумя лошадьми. На удивление ловко и быстро, старик запрыгнул на дрожки и сел на сиденье, а я влез в карету и лег в специальное углубление, предназначенное для перевозки гробов.

Просвистел кнут и лошади начали медленно двигаться. Их копыта касались земли легко и бесшумно. В мокром воздухе раздавался странный звон их бубенцов. Из-за облаков звезды, как яблоки глаз, горящие на залитом кровью лице, смотрели на мир. Я чувствовал себя освобожденным и только проклятый горшок давил на мою грудь, будто труп. В темноте, видимо, опасаясь, что могут подскользнуться и свалиться на землю, изогнутые ветви деревьев были похожи на переплетенные руки.

По бокам дороги стояли странные дома искаженных геометрических форм и с редкими черными окнами. Жуткий, страшный, мертвенный свет, как свечение червяка, исходил от стен этих домов. Как в сцене из немного кино, передо мной появлялись и исчезали деревья. Запах мертвых тел, запах разлагающейся плоти, заполонил мою душу, как будто этот запах всегда был со мной и как будто вся моя жизнь была прожита лежа в черном гробу. В гробу, несомом сгорбленным стариком посреди этого тумана и вечных теней, страшным могильщиком с ужасающим смехом, чьего лица мне не позволяла разобрать темнота.

Наконец дрожки остановились. Я схватил горшок и спрыгнул вниз. Я находился напротив своего дома. Я поспешил в свою комнату, поставил горшок на комод, взял небольшую жестяную флягу из-под коньяка, в которой хранил все свои сбережения, и подошел к двери, чтобы отдать флягу могильщику в качестве вознаграждения за его труд. Но он испарился. Ни его, ни его телеги не были видно, и только в отдалении, будто эхо, слышался странный, сухой, лающий смех. Разочарованный, я вернулся в свою комнату и зажег свет.

Вернувшись к себе, я поняла, что во сне видела именно эту сцену из любимого романа Света Любви.

В предисловии к книге давались некоторые детали из биографии автора, который — сколько усилий он ни прилагал, чтобы изменить свою жизнь — никак не мог сдвинуться с мертвой точки, и редкие, еще не отказывающие ему, женщины с каждом разом становились дешевле, а апартаменты, которые он пытался снимать, наоборот, резко возрастали в цене.

Ребенком он был очень чувствительным, и один из школьных товарищей вспоминал, что когда Х. увидел ящерицу, принесенную одним из учеников на урок биологии, он закричал, что только чудовище может так измываться над бедным животным, и что этот мучающий несчастное пресмыкающееся ученик — такой же преступник, как и убивающий людей Чингисхан.

В тридцатых годах Х. перебрался в Париж и, после нескольких лет страданий и странствий, усугубившихся тем, что в каждой стране, где он жил, он оказывался чужестранцем (в Индии — из-за незнания языка, в Париже — потому что погружался в буддизм и суфизм, мало понятный любителям креста и круассанов, в Персии — потому что его роман восставал против устоев Ислама и был запрещен), отравился газом в своей крохотной парижской квартирке.

Может быть, подобными снами мертвый Садег хотел мне что-то сказать? Может быть, он был жив и просто подавал мне сигналы?

А может быть, я просто забыла, что при жизни он уже пересказывал мне этот текст?

……………………………………………………………………………………

Погребальный костер

Пытаясь понять, какое отношенье ко мне могла иметь сцена из романа литератора Х., я стала припоминать разговоры с Садегом, но все, что я вспомнила, касалось миниатюры, которую Х. нарисовал по мотивам поэмы «Суз у Гудаз» (Садег хотел раздобыть миниатюру для выставки, но так и не нашел).

«Суз у Гудаз» — переводившаяся как «Горение и поглощение» — была рассказана Х. обожаемой бабушкой, но, поскольку в устном пересказе название стиха исказилось, Х. долгое время не знал имени автора, а когда узнал, то вместе с запавшей в душу поэмой нашел и иллюстрацию к ней, и потом многие годы пытался сделать точную копию. Один из биографов объяснял это почти маниакальное желание скопировать иллюстрацию суицидальными тенденциями самого Х..

Рассказанная в «Суз и Гудаз» история была такова: двое молодых людей, мужчина и девушка, родившиеся в индуистской семье, с рождения предназначались друг другу.

Стоило им повстречаться, как их глаза загорались, руки сплетались и все вокруг веселело. Они с самого начала знали, что пройдут жизнь рука об руку, вместе.

Но за день до свадьбы случилось несчастье: на жениха с крыши дома, мимо которого он проходил, свалилось несколько кирпичей, и он погиб.

Его невеста была так опечалена его смертью, что исполнила ритуал самосожжения сати, обычно исполнявшийся в Индии вдовами. Удерживаемая родственниками с обеих сторон (в толпу родственников затесался и персидский принц Даниял), она все же кинулась в погребальный костер.

Автор поэмы писал, что ее душа жаждала воссоединиться с возлюбленным и без него не могла найти себе места, подобно тому, как душа верующего жаждает соединиться с Творцом.

(Увы, воспоминание этого эпизода совершенно не прояснило смысла моего сна.)

……………………………………………………………………………………

Как будто дождавшись мгновения, когда я узнаю, откуда в мои сны приходили Возница, Безумец и чемоданный Мертвец, а также освежу сведения о любимой поэме персидского литератора Х., пришла запрошенная мною депеша.

Я вскрыла конверт и вытянула сложенную втрое бумагу. Это был официальный государственный бланк; гранитно-розовый цвет и тисненая, как бородавка, печать, заверяющая справку о смерти.

В графе «родители» — нечитабельные, длинные, витиеватые персидские имена.

В другой графе — время смерти. Место, где умер. Профессия: мириискусник.

Название клиники, которую посещал. Имя доктора, засвидетельствовавшего его смерть.

Кладбище: тихое, дорогое, с видами на помертвевшее озеро и шеренгу кокосовых пальм. Могила номер тридцать один. График посещений — свободный.

Причина смерти: рак легких и СПИД.

* * *

Герпетолог Маки Моиширо (1886–1959) испытывал панический страх перед змеями.

При виде змеи его начинал бить озноб: сердцебиение учащалось, голова кружилась так, что ему казалось, что в любой момент он может упасть, и возникало чувство, что если он не переместится куда подальше от этой змеи, с этой поляны, то сразу умрет.

Жена Маки рассказывала, что однажды проснулась, не застала мужа в постели, побежала на близлежащую лесную опушку и неожиданно обнаружила там застывшего Маки, который держался за сердце. Только она осторожно подошла к нему, чтоб не спугнуть, как увидела, что прямо напротив него, в такой же застывшей позе, сидит змея!

Не растерявшись, она захватила змею специальной палкой с зажимом, с которой не расставалась, и запихнула в полотняный мешок. Ее муж прошел на согнутых ногах мимо нее, ничего не замечая, наступил походя на шевелящийся полотняный мешок и упал на землю, где его сразу начало рвать.