Сад камней - Яна Дубинянская Страница 60

Вскинул голову Яр. Я напряглась, чувствуя, что вот оно наконец проявляет себя, проглядывает на свет — червоточина, черное вкрапление внутри медового янтаря, маленькая мушка, вечность назад принесенная в жертву его будущей уникальности и ценности — а этого нельзя, нельзя никогда, и лучше не слышать:

— Какая девочка?

— Ну, твоя, балетная. Юлька.

— Как пропала?! — вступил Яр, и Пашка перевел на него взгляд недоуменно, а затем на его лице зримо отразилась логическая цепочка, кивнул понимающе:

— Да примерно так же, как и Маринка. Все вещи остались в номере, а ее нет нигде, и уже автобусам отходить… Потом заявили, конечно, в милицию. Вроде бы ее видели какие-то свидетели где-то на вокзале. Но, короче, так и не нашли, — обернулся ко мне. — Как и тебя, кстати.

Я повернула голову:

— Она же тебе звонила, Яр.

Он повторил без интонации, отзвуком, эхом:

— Звонила.

Прикрыл глаза, шевельнул губами, вспоминая, прикидывая. Посмотрел в упор:

— Шестнадцатого. А потом я, когда приехал, не смог ей дозвониться. И… не придал значения. Я искал тебя.

И стало очень тихо. Надо было принять, понять, осмыслить. Юля, единственная, кто имел хоть какое-то значение там, в отброшенном за ненадобностью мире, за границей заколдованного леса, зимы, станции Поддубовая-5. Моя осознанная и признанная вина перед ней, девочкой, которая светилась, — оказалась в разы страшнее и непоправимее, чем я думала. И уже поздно куда-то бежать, что-то делать, даже если б я и могла; слишком давно, древняя сосновая смола застыла в неизменную каменную данность, и придется с этим жить дальше.

Теперь понятно, зачем он тут оказался, Пашка. Видимо, я должна была узнать именно от него: роли расписаны четко, поворотные пункты точно расставлены по ключевым сценам. И Яр тоже узнал от Пашки, только что, — чем и доказал свою непричастность к авторству этой постановки. Ну хорошо. Посмотрим, кто появится следующим. Что будет дальше. Надо же, а я сомневалась, произойдет ли хоть что-нибудь.

А маленькая давно не подавала голоса, вспомнила я со внезапной паникой, как о невыключенном утюге, тоже мне, ситуативная мать; а если она уже надрывается черт-те сколько?! А я сижу тут на кухне, пью чай, треплюсь и не слышу… Набросила на плечи гардус, кивнула, ничего не объясняя, Пашке с Яром, вышла в зимнюю вечернюю мглу, в несколько скрипов по снегу проскочила к себе. Не спишь?

Она не спала и не плакала, сидела в колыбели и сосредоточенно вертела в пальчиках свою любимую игрушку — яшмовый кулон. На кожаной оправе давно вилось по кругу дополнительное тиснение от четырех новеньких острых зубов. Подняла головку, улыбнулась, что-то сказала весело и беззаботно.

Я взяла ее на руки, завернула в одеяло — нечего возиться с комбинезоном, тут два шага всего. Интересно, кстати, где мы размещаем Пашку — тоже у Отса, рядом с коллекцией? Да ну, что за чушь, не собирается же и он здесь навеки поселиться. Взбежала по крыльцу, мимолетно вспомнив старуху Иллэ: так странно, казалась вечной, а теперь уже, наверное, больше никогда сюда не вернется. Вошла на кухню, и Пашка с Яром синхронно подняли головы навстречу.

— Проснулась? — риторически спросил Яр.

Пашка не спросил ничего. Смотрел на маленькую, не отрываясь, как будто видел впервые; а впрочем, он действительно ее впервые и видел, что он мог разглядеть тогда, в лесу, в глубине плетеного сооружения на полозьях, меньше всего похожего на детскую коляску, заблудившийся, полузамерзший, деморализованный?.. И потом, это же Пашка. До него всегда медленно доходили самые очевидные вещи.

— Маринка, — наконец выговорил он.

Это слово прозвучало не то обвинением, не то укором, не то краткой историей жизни с полным комплектом воспоминаний и длинных взаимных счетов. Чем угодно, только не моим, простым и обычным, именем.

* * *

Янтарь — смола ископаемой сосны эпохи мела и эоцена, очень давно, как раз когда вымерли динозавры. Название литовское, окраска от золотистой и медовой до красновато-коричневой. Еще бывает белый (костяной), черный, слоистый, облачный, пенистый. Блестящий или реже матовый, и часто с инклюзами — включениями растений, пауков, клещей, насекомых.

Его можно растворить в спирте или ацетоне, можно поджечь в пламени свечи, и пускай себе горит со всеми своими инклюзами, а мы вдохнем напоследок аромат смолы, и ни о чем не будем жалеть. А если потереть, потревожить, то возникнет электрический разряд, затрещит, заискрит, ударит током… не больно. Чтобы по-настоящему больно — это не к янтарю.

Ну, где ты там застрял? Долго еще собрался разглядывать в лупу этих несчастных мошек? Им все равно ничем уже не поможешь. Летим.

У меня тут есть кое-что поинтереснее янтаря.