Инамората - Джозеф Ганьеми Страница 59

Но каким бы удивительным ни был Ч. Стюарт Паттерсон, он не умел творить чудеса, поэтому я просидел за решеткой все утро.

Оказалось, что мозг, долгое время лишенный сна, способен сохранять ясность сознания, если не обращать внимания на галлюцинации — ползучих гадов и всяких птах, снующих туда и обратно сквозь решетку вашей камеры. Пока критическая часть моего разума безмолвствовала, мысли возвращались к событиям прошедшей недели, словно пчелы, летящие к самым ярким цветам: сеансы, выражение глаз Стонлоу, когда он колол себя пустым шприцем, точно такой же мечтательный взгляд, подмеченный мной у Мины в ту первую ночь, когда она прошептала «Поцелуй меня». В моем усталом мозгу вдруг всплыло еще одно воспоминание, которое, может быть, и не возникло бы, не будь я таким уставшим: я вспомнил выражение лица девицы Вика Халлидея, которую подверг гипнозу несколько месяцев назад. Что если те наши сеансы были лишь более искусной версией того же трюка? А если так, то кто кого гипнотизировал?

— Вставай, Финч!

Я вздрогнул. Недавно заступивший на пост тюремщик отпирал дверь моей камеры. С ним был Паттерсон, одетый так, словно собрался на автомобильную прогулку: твидовая куртка, брюки-гольф, которые заканчивались чуть ниже колена, и мягкое английское кепи.

— Лазарь, иди вон! — провозгласил Паттерсон, распахивая мне свои объятия, пока я выбирался из камеры.

— Кто внес за меня залог?

— Никакого залога не потребовалось, мой мальчик, — сказал Паттерсон, сердечно похлопывая меня по плечу. — Судья Фелан закрыл ваше дело.

— Но… — Я не мог говорить от переполнявших меня чувств. — Не знаю, как и благодарить вас, мистер Паттерсон.

— И не благодарите, — отвечал он. — Все, что я сделал, если вы простите мне неудачный каламбур, так это слегка «подпалил» магистрат, чтобы они пошевелились. Полиция и так выпустила бы вас через пару часов.

— Но как же «Либерти»?

— Несчастный случай, — объяснил Паттерсон, сопровождая меня на свободу. — Я так и сказал комиссару пожарной части. Сколько там всяких темных людишек сновало, удивительно, как это они раньше не загорелись. Не отель, а настоящая пороховая бочка.

Мы покинули мрачный полицейский двор и вышли на залитую солнцем улицу. Я остановился посреди тротуара, моргая и не зная, куда идти, а мимо сновали люди, прогуливавшиеся воскресным днем. Я почувствовал какой-то отвратительный запах и принялся озираться по сторонам, пытаясь найти его источник — какого-нибудь пьянчужку, но наконец догадался, что это я сам и есть.

Паттерсон заметил, как я принюхиваюсь к своим подмышкам, и рассмеялся:

— Пойдемте, моя контора тут неподалеку.

Он зашагал по направлению к Брод-стрит, но, заметив, что я остался стоять на месте, вернулся и заботливо дотронулся до моей руки:

— С вами все в порядке?

Я махнул в противоположном направлении — в сторону Честнат-стрит:

— Я пойду туда.

По крайней мере, так я собирался поступить, пока меня еще слушались ноги.

Паттерсон посмотрел в ту сторону, куда я указывал, и догадался:

— «Либерти»?

Я кивнул.

— От него почти ничего не осталось. Вы понимаете?

Я снова кивнул, на этот раз медленнее, чувство вины словно наливало мое тело свинцом. Я поднял голову, встретился с сочувственным взглядом Паттерсона и признался ему тихо:

— Я не поджигал «Либерти». Но кто-то сделал это из-за меня. Я был причиной.

Адвокат выслушал мое признание бесстрастно и, насколько я могу судить, без осуждения. Хотя я заметил искорку любопытства в его глазах, которые в этот солнечный полдень были спокойными и бесцветными. Он ответил мне улыбкой доброго дядюшки, который всегда стоит на вашей стороне в любых семейных спорах и к которому вы всегда обращаетесь, когда не можете найти общий язык с отцом. Это он первым дал вам выпить, и он же устраивал вас на диване, чтобы вы проспались после вашей первой пирушки.

— Пойдемте, — сказал Паттерсон, обнимая меня за плечи. — По дороге все расскажете.

Я так и поступил. Я был рад, что наконец мог облегчить душу и поведать кому-то о загадках Мины, но в то же время я сознавал, что иду на риск, откровенничая с человеком, которого знаю менее двенадцати часов — да к тому же с блестящим юристом. Я начал с моего приезда и закончил арестом, останавливаясь на каждой станции на этом пути: Кроули, Мина, Мансон, Уолтер, Вокс, «Виланд», Стонлоу… Безвыходное положение. Я ничего не скрыл, ни нашего с Миной поцелуя, ни следа от ожога, который я заметил на ее груди, ни моего желания рассмотреть его. Я покраснел, рассказывая о своей роли в этой постыдной истории, поскольку считал себя не менее виновным в эксплуатации Мины, чем Кроули.

Если, конечно, не она сама эксплуатировала нас.

Паттерсон слушал, не делая никаких замечаний, выражение его лица становилось все серьезнее с каждой минутой; когда я добрался до конца — мы как раз подошли к пересечению Восьмой улицы и Рейс-стрит, — он велел мне идти вперед и сказал, что подождет меня на противоположном углу. Я оставил его в задумчивости и пересек улицу, чтобы посмотреть на руины отеля.

Пожарные окружили место деревянными заграждениями и предупредительными знаками, призывающими зевак не приближаться к сгоревшему зданию, но я пренебрег их предостережениями и прошел в вестибюль. Там пахло обожженными кирпичами, обуглившимися постелями, кое-где из развалин еще шел дым. Я увидел дюжины матрасов, сваленных под сломанной лестницей, абстрактную скульптуру из сломанных контейнеров для льда, почерневший комод, гору обгоревших ковров, осыпанную штукатуркой; на вершине всего этого красовался детский трехколесный велосипед.

Я вышел из развалин и подошел к компании старых выпивох — бывших постояльцев, которые сидели на ящиках перед своим бывшим обиталищем. Я спросил, не знает ли кто, что случилось с их соседом Эрнестом Стонлоу. Старички засосали свои трубки, сделанные из кукурузных кочерыжек, и стали перекидывать друг дружке это имя, но, похоже, никому из них оно не было знакомо. И вновь Стонлоу оказался фантомом еще более нереальным, чем его шурин Уолтер.

Я вернулся на перекресток, где оставил Паттерсона, и застал адвоката беседующим со случайно повстречавшимся бывшим клиентом: рябым китайцем, известным в Чайна-тауне как «Шепчущий Вилли. («Ему едва не отрубил ножом голову один китайский парень», — сказал мне позже Паттерсон, поясняя, почему Вилли, прежде бывший полицейским осведомителем, утратил способность говорить нормальным голосом.) Мужчины пожали друг другу руки и распрощались.

Паттерсон зашагал рядом со мной.

— Ну что, узнали что-нибудь о Стонлоу? Где он сейчас?

Я покачал головой.

— Мне уже кажется, что я его выдумал.

— О нет, он вполне реален, — возразил Паттерсон. — Я встречал его.

Я замер пораженный. Паттерсон объяснил.