Сокрытые лица - Сальвадор Дали Страница 59

‘Se murio mi esperanza!

Yo fui al entierro

Y encontre mi amor

Que hiva en el duelo!

Ay, oy, ay!

Нет больше надежды моей!

Был я на похоронах

Любовь свою встретил я

Там скорбела она

Ай, ой, ай!

– Как ваша нога? – спросил Грансай канониссу.

– Еще болит, – ответила она, стараясь перенести вес на ногу, с которой случился приступ подагры. Она грубо топнула изо всех сил этой самой ногой по палубе, зажмурилась, усмиряя боль, и выкрикнула: – Я дойду до Америки пешком и даже на одной ноге, если надобно. Здесь даже корюшка, что мы едим, воняет немцами!

– Так вы, значит, рады завтрашнему отъезду? – спросил д’Ормини, которого позабавила эта вспышка нетерпения.

– Завтрашнему? – переспросила канонисса. – Да я вчера хочу уехать! – отрезала она с комической яростью.

Д’Ормини, поглощенный задумчивостью, взял под руки Гудро и Грансая и повел их в салон, а канонисса, с трудом ковыляя, старательно догоняла их, не желая упустить какую-нибудь деталь обсуждения.

– Смотрите, – сказал д’Ормини, – завтра на яхте не должно быть никакой команды, за вычетом нас троих и трех моряков, которые повезут нас обратно на берег. В четверть четвертого за Грансаем и канониссой придет специальный катер, он отвезет их на «Франсуа Коппе», отбывающий в пять в Буэнос-Айрес. Капитан корабля обо всем предупрежден – дорого стоил, но ему можно доверять! Отсюда будете выезжать облаченным в мою лейтенантскую форму летчика. Оказавшись на борту «Франсуа Коппе», запритесь с канониссой в моем трехкаютном «люксе». Ни в коем случае не покидайте его. Дожидайтесь нас – и ничего больше. Мы с Сесиль прибудем в последний момент.

– Зачем мне прикидываться вами при отъезде? – спросил Грансай.

– Чтобы сбежать, – ответил д’Ормини. – Сегодня утром я передам дом и яхту в пользование правительства. Завтра их займет рота жандармерии. За нами будут следить. Когда вы будете уезжать, – сказал он, обращаясь к графу, – они должны подумать, что это я. В том, что вы остаетесь, я дал слово чести, но взамен получил формальное обещание, что в моем присутствии вам не будут досаждать – избавят меня от этого и займутся вами, когда я уеду.

– И тогда они собирались меня арестовывать? – уточнил Грансай.

– Примерно так, – ответил д’Ормини.

Все замолчали. Затем Грансай спросил скептически:

– А как же вы? Как вы покинете яхту в последний момент так, чтобы вас не заметили? И как нам избежать полицейской проверки перед поднятием якоря на «Франсуа Коппе»? От всего этого разит чистым ребячеством!

– За этим я пригляжу! – энергично ответил д’Ормини, с усилием поднимаясь на ноги. – Запомните, что я вам сказал: малейшее отклонение от моего плана будет стоить мне жизни, и, да, у преданности есть пределы. Терпеть не могу спекулировать на своей личной безопасности!

Д’Ормини вновь уселся и стиснул лоб, изборожденный усталостью, пальцами изможденных рук, словно мумифицированных встреченным противодействием. Он просидел так долго. Сесиль Гудро повисла на шее у Грансая и взмолилась:

– Ну же, дайте ему сделать, как он хочет! Дайте ему сделать, как он хочет, хоть раз!

– Ладно! – сказал Грансай. – Закрою глаза на все, но, думаю, следует сообщить вам, что сегодня вечером приходили какие-то жандармы, принесли мне письмо от commissaire de police .

– Что? И что вы ответили? – спросил оторопевший д’Ормини.

– Ничего! – ответил Грансай. – Отказался принять его, а их выгнал.

– Не имеет значения, – сказал д’Ормини. – Они завтра все равно вернутся.

Рано поутру князь Ормини в последний раз навестил шефа полиции Гийоме, которого знал с детства.

– Послушай, старина, – сказал он Гийоме, – не хочу мешать тебе выполнять долг, но граф Грансай – один из лучших моих друзей. Какова бы ни была твоя ответственность, прошу тебя, не дай ничему с ним случиться, пока я здесь. И, как ты вчера обещал, я хочу, чтобы нас в моей каюте на «Франсуа Коппе» никто не беспокоил. От этого зависит честь дамы, отбывающей со мной. Сесиль Гудро не едет. Я вверяю ее тебе и оставляю под твоей защитой. Она ближайший друг графа и самый естественный посредник между тобой и им: сам знаешь, он порывист и несколько неуравновешен.

– Знаю, – ответил Гийоме, – вчера он отказался даже прочесть мое очень обходительное письмо.

В три пополудни с «Франсуа Коппе» прибыл катер – забрать графа Грансая и канониссу, а Сесиль Гудро и князь Ормини остались на яхте одни. Море было спокойным, гладким и полированным, как лист свинца; небо сливалось с морем, а отражение горы на другом краю залива казалось таким же твердым и плотным, как и сама гора, будто симметричный отросток-двойник – всего лишь ее продолжение. И только изредка выпрыгивала из воды llissa , разбивая иллюзию абсолюта, сморщивая поверхность воды безмятежными расходящимися кругами.

– У нас впереди еще два часа, – сказал д’Ормини. – Не угадаете, что я припас. – Он подошел к шкафу, открыл его и извлек две опийные трубки. – Будем курить, это успокоит нам нервы. Отсюда видно все, что происходит на той стороне…

Они закурили.

На пляже, рядом с домом князя Ормини, разговаривали несколько жандармов. С ними было пятеро штатских – трое мужчин и две девушки. Всем им нечем было заняться, скучно, и они присаживались на песок в неудобных позах, лишь для того, чтобы сразу вскочить вновь; наклонялись за галькой и неуклюже швыряли камешки в воду рикошетом; взбирались повыше на берег и фотографировали друг дружку.

– Сколь властно над людьми бесплодное возбуждение! – воскликнул д’Ормини, владевший обратным качеством – способностью оставаться без движения, подобно манекену, часами напролет.

– Бедняжки, – отозвалась Сесиль Гудро, – им так не по себе. Такое впечатление, что им отчаянно хочется опорожнить мочевой пузырь, но, в общем, они не виноваты. Это же очевидно. У них нет опия! Теперь я понимаю Грансая. Когда чувствуешь конец веревки, полную безнадежность, что может взбодрить лучше запуска воздушного змея!

В четверть пятого трое полицейских забрались в крохотную лодку, едва их вместившую, и не спеша погребли к яхте.

– А вот и они, – сказал д’Ормини, – уже везут Грансаю ультиматум. Думают, он тут вместо меня. Выйдите, встретьте их. Скажите, что граф заснул, и что вы передадите ему посланье, а ответ принесете через полчаса.

– И что тогда? – спросила Сесиль.

– Я вам потом скажу, – ответил д’Ормини, ушел и заперся в каюте Грансая.

Все произошло так, как он предрек: жандармы доставили сообщение от Гийоме, их начальника, и поплыли назад, медля время от времени, – снимали длинные красные водоросли с весел или шлепали ими по плавающим обломкам пробки, пытаясь их утопить. Д’Ормини долго читал сообщение от Гийоме. Тот уже обращался к графу грубо. Он требовал покинуть яхту и явиться пред его очи. В конце письма, однако, Гийоме взывал к патриотизму Грансая и даже помянул триколор. Д’Ормини отправился к маленькому яхтенному бару, вынул сложенный вдвое французский флажок, приколотый между двумя бутылками «Амер Пикона» среди разнообразных флагов других наций, и, вложив его в конверт, запечатал письмо официальной печатью, оставленной графом Грансаем на столе.