Взорванная тишина - Виктор Дьяков Страница 58

– Это блажь, конечно, но ведь жить-то ему осталась неделя… ну от силы две, – искренне сокрушался тюремный врач, крупный, рыхлый, поминутно отирающий платком потную шею – вентилятор почти не освежал, а зарешёченное окно «дышало» жарким уличным воздухом.

– Совсем никакой надежды? – напротив врача, с другой стороны стола, хаотично заваленного всевозможными медкнижками, историями болезни, рентгеновскими снимками… сидел священник в полном облачении. Среднего возраста, среднего роста, средней комплекции… Если бы не ряса, крест на груди, бородка клинышком, внешне совершенно не примечательный. В отличие от врача он, во всяком случае внешне, стойко переносил жару, ни разу даже не отерев лба.

– Абсолютно. Как говорят в таких случаях, медицина бессильна. Процесс зашёл слишком далеко. Лёгкие у него слабые и обратился он поздно, да и, сами понимаете, возможности наши, увы… Жалко, парень вроде не плохой, не рецидив, первая ходка у него, по глупости с какой-то мелкой бандой связался, – продолжал сокрушаться врач. – И режим не нарушал никогда, а тут, как нашло на него. Хочу исповедоваться и всё. Мы сначала не реагировали, думали пошумит, да кончит. А он сильнее, забузил, суп на пол опрокинул, ругается. Усмирить хотели, да передумали, и без того чуть живой… Вот и решили вас побеспокоить.

– Каждый человек имеет право на исповедь, – произнёс священник и встал со стула. – Я готов, куда идти?

Для исповеди лучшего места чем изолятор не было. Больной лежал в нём один. Врач на всякий случай стал убеждать священника, что вероятность заразиться почти равна нулю, ибо процесс разрушения лёгких нетрадиционен, умирающий почти не кашлял и не выделял мокроты…

– Даже если бы он болел чумой, я бы всё равно его исповедовал, – спокойно, буднично прервал уверения доктора священник, направляясь в изолятор.

– Эээ… батюшка, надо бы халат одеть, – не очень уверенно сказал тюремный эскулап.

– Это обязательно?

– В общем да… – врач явно колебался.

– Я бы хотел без халата. Он должен видеть моё облачение…

В изоляторе, маленькой чистой, белой комнате было сравнительно прохладно. Стерильно-чистым, только бледно-жёлтым казался и человек лежащей на койке. Эта зловещая желтоватость особенно отчётливо проявлялась на ввалившихся щеках, тонкой кадыкастой шее и крупных костистых ладонях, лежащих поверх тёмно-синего «солдатского» одеяла. Неровно остриженная наголо голова казалась непропорционально большой в сравнении с очертаниями его явно «усохшего» тела. Глаза больного горели нездоровым лихорадочным огнём, как бы являя собой последний очаг жизни в этом обессиленном болезнью теле.

– Здравствуйте, сын мой… Вы хотели исповедоваться?

Когда священник входил в палату, больной даже не повернул в его сторону головы, неотрывно глядя в потолок. Когда же повернул… В его глазах читалось искреннее, неподдельное удивление. Видимо он, всё-таки, не верил обещанию администрации, что к нему, простому зеку, «мужику», «доходяге», вызовут священника с «воли».

– Вы… вы настоящий? – голос оказался слабым, и, казалось, больному приходилось тратить слишком много сил, чтобы произносить слова.

– Я отец Никодим, священник прихода, к которому территориально относится ваша колония.

– Вы будете меня исповедовать… правда?

Священник грустно улыбнулся.

– Как вас зовут?

– Николай.

– Вы крещённый?

– Да… меня маленького мама с бабушкой окрестили… в тайне от отца. Он у меня партийным был.

– Хорошо сын мой. А за что осуждены?

– Разбой, грабёж… в общем отпетый бандюга, – с сарказмом поведал больной.

– Зачем на себя наговаривать, сын мой, – священник дал понять, что он кое что знает. – Вы, наверное, хотите покаяться в содеянном?

– Да как вам… – больной словно собирался с силами. – Не то чтобы… Я просто не могу больше держать это в себе, оно как жжёт изнутри… Здесь меня вряд ли кто поймёт… Мне просто нужно чтобы меня выслушали, кто-нибудь с воли… но не простой человек. Вот я и решил, что лучше всего если это будет поп… извините, священник. Ведь все имеют право на исповедь, тем более умирающий.

– Да это так… Но почему вы считаете, что непременно умрёте. Всё в руках Божьих. Проникнетесь этой мыслью и не терзайте себя, – священник говорил так, что больной не мог не смотреть в его глаза… смотреть пристально, как бы пытаясь распознать – его просто успокаивают, или исповедник действительно является носителем какой-то высшей истины.

После паузы больной вздохнул и, словно уступая некоей воле извне произнёс:

– Да, пожалуй… всё… в руках… Я, наверное, начну… Можно?…