Bella Германия - Даниэль Шпек Страница 58

Джованни показал еще на один кубок. «Чемпионат Европы 1986 года. Винченцо Маркони», – сообщала гравировка. Я замерла. Внутри сделалось пусто, мысли лихорадочно заметались, пытаясь собрать кусочки пазла.

Джованни, похоже, ожидал, что я запрыгаю от восторга, но я смотрела на этот трофей и чувствовала себя как никогда обманутой. В 1986 году мне было девять лет, именно в тот год я убежала из дома и направилась в Италию, имея в кармане пятьдесят марок. Меня тогда отловили на вокзале и вернули домой, а мать сказала, что папа умер. А он был живее живых, ушел от женщины, которая не сделала его счастливым. И как мне не злиться на него за это? Уж лучше бы он так и оставался неведомым. Я не могла принять реальности, не могла примириться с ней.

– Счастливый человек, – саркастически заметила я.

– No, – серьезно возразил Джованни. – Винченцо никогда не был счастлив по-настоящему.

– По этим снимкам такого не скажешь.

– Это скрытая несчастливость. Мы, итальянцы, мастера по части fare bella figura ^[95], но на самом деле вечно в депрессии… Пойдем на террасу.

Джованни обнял меня за плечи и вывел на крышу.

– Красиво, да?

Ветер с моря ласкал лицо, шелестел в кронах пальм, лимонных деревьев и бугенвиллий, что росли в терракотовых кадках. Под нами лежал город – море черепичных крыш. Поодаль на фоне лазурного моря темнели силуэты кранов и кораблей. Внизу шумела улица, стрекотала тысячами мотоциклетных моторов, звенела детскими голосами. Джованни закинул голову:

– Quant’è bella, Napoli… ^[96] Какую страну разорила банда правительственных ублюдков, ’sta banda di criminali! ^[97]

Появилась Кармела с белым подносом, предложила устроиться за белым столиком под белым же зонтом. Поставила на стол графин с водой и три чашки эспрессо. Она обращалась ко мне по-английски, со смущавшей меня вежливостью, которую я не понимала, как толковать.

На подносе лежала также старая книжка, «Страдания юного Вертера», на немецком. Кармела достала из нее фотографию:

– Это вы.

На снимке – молодой Винченцо в кожаной куртке и расклешенных брюках и маленькая девочка в красной гоночной машине. За их спинами вздымалась Мюнхенская телебашня. Девочка улыбалась. Я.

Джованни поинтересовался, откуда у нее это фото, но Кармела только покачала головой. Тогда я спросила, слышала ли она обо мне раньше. Кармела улыбнулась. Винченцо действительно не подпускал ее к своим тайнам, но за двадцать пять лет брака она узнала его куда лучше, чем ему, наверное, хотелось.

Я смотрела на снимок, и он оживал. Это был другой Винченцо, молодой, смеющийся, не тот настороженный чемпион с фотографий в гостиной. Зачем он оставил одну семью и завел другую? Джованни будто угадал мои мысли.

– Винченцо был человек крайностей. Или вверху, или внизу. Побежденный или победитель – середины для него не существовало… Но так было не всегда.

Джованни покосился на Кармелу. Та закурила тоненькую сигарету с ментолом. Предложила мне, я отказалась. Джованни достал фотоальбом и спросил, узнает ли Кармела его.

Нет. Она пролистала несколько страниц с непередаваемой смесью заинтересованности и отстраненности. Эти фотографии я видела впервые и даже ощутила нечто сродни уколу ревности. Джованни, заметив это, развернул альбом ко мне.

На снимке Винченцо было лет тринадцать, он стоял, привалившись к «фиату-500», сзади вывеска «Овощи и фрукты юга. Маркони». Футболка, джинсы, сандалии.

– Винченцо единственный из нас, в ком течет немецкая кровь, и он ненавидит Германию.

– Почему?