Кровная месть. Чеченская вендетта - Ибрагим Хараев Страница 57

– Искал, – сказал он.

– И что?

– Не нашёл.

– А может, никаких Дадиевых и не было вовсе, – сказал я.

– Что значит «не было»?.. – он подумал, что я шучу.

И почему эта фотография не выходила у меня из головы? Что же такое знакомое в ней было?

Всплывало ещё множество бессмысленных вопросов, и только один важный: что делать дальше? Кого опрашивать? Что искать? Где расследовать?

На следующий день я застал Тимура обложившимся целой кипой бумаг, карт и справочников. Казалось, он возил в багажнике целую библиотеку. Тимур обрадовался моему появлению и сразу принялся рассказывать:

– Смотри, – сказал он. – Давай я соберу всё воедино. Всё началось в конце восемнадцатого века. Тогда был первый случай резни между Дарговыми и Гацуевыми…

– Не совсем так, – перебил я его. – Ты упускаешь предысторию. А именно – часть из рассказов Лом-Али.

– Хорошо. Полагаю, Лом-Али тогда было лет пятьдесят. Значит… – Тимур задумался, подсчитывая. – Тогда эту историю можно начать так: где-то в конце семнадцатого века в Сирии (в то время находившейся под властью Османской империи) жил один крайне непорядочный человек. Его имя до нас не дошло, но, по легенде, наказание за его грехи перешло на его детей и внуков и, в конечном итоге, вылилось в то, что его внук по имени Зиат потерял сына. Тогда Зиат обратился к Аллаху и сказал, что ради возвращения сына он готов потерять все свои богатства. Всевышний услышал его и сделал Лом-Али исполнителем своей воли. Таким образом, Лом-Али украл у Зиата мешок с золотом, лишив его всех денег, но зато после этого вернулся сын Зиата. Однако зло не могло остаться безнаказанным – и спустя десятилетия сам Лом-Али потерял своих детей.

Я не стал спорить с Тимуром, хотя и понимал, что он, как всегда, слишком концентрируется на фактах, пропуская суть истории, её поэтичность и многогранность, именно благодаря которым она дошла до нашего времени.

Тимур продолжал:

– Дарговы были родом торговцев. Гацуевы – богатым родом воинов и скотоводов. Война не была нужна ни одной из семей, поэтому старейшины сделали попытку остановить кровопролитие. Официально семьи примирились, перемирие продлилось пятнадцать лет, пока не было нарушено Адамом Дарговым. Следующие сорок лет ситуация ухудшалась до тех пор, пока в середине девятнадцатого века, ближе к концу кавказской войны, Дарговы не оказались вынуждены покинуть селение. С этого времени и до Второй мировой – Баражой стал домом Гацуевых, в то время как Дарговы постепенно перемещались в сторону новых кавказских столиц – Владикавказа, Ставрополя, Ростова и Грозного. И… это всё… – он выглядел несколько разочарованным, поскольку вся история уместилась всего в несколько предложений.

– Что из этого следует? – спросил я.

– На самом деле – достаточно много. Ну, во-первых, Адам, очевидно, личность мифическая.

– Что значит «мифическая»?

– Значит, что его, возможно, никогда не существовало. Подумай сам, молодой паренёк исчезает на десять лет, возвращается каким-то чудовищем и убивает десятки людей.

– Ну и что?

– А то, что всё это звучит как средневековое мифотворчество, – он не дал мне возразить. – Послушай, я не собираюсь сейчас спорить на эту тему. Я просто пытаюсь как-то понять, что мы, на самом деле, знаем? Чему можно доверять? И личность Адама – это даже не самое неправдоподобное во всей этой истории. В конечном итоге, так ли уж важно, кто именно нарушил перемирие. Всё, что до нас дошло, – это искажённые устные рассказы.

Я не нашёл, что возразить.

Через несколько дней Тимур вернулся. Я застал его спешно собирающим вещи. И он явно торопился.

– Вот что интересно, – сказал Тимур. – Когда я расспрашивал людей о прошлых событиях, я несколько раз слышал от них историю о сорванной свадьбе, когда представитель одной из семей устроил резню. Похоже, это достаточно популярная легенда в некоторых селах. Но в версиях, которые я слышал, не было ни Лорса, ни Азамата, ни Гацуевых, ни Дарговых. Героями и злодеями там были совершенно другие люди.

– Ты это к тому, что рассказы о нашем прошлом разошлись по краю и стали основой для других историй?

– Вряд ли. Как раз наоборот: я к тому, что всей этой истории с Лорсом и Азаматом вообще не было. Популярная история дошла до Баражоя, переплелась с рассказами о древней вражде и обросла местными деталями.

– С чего же тогда всё началось?

– Ты не понимаешь, Канта, – он вздохнул. – Не важно, с чего всё началось. Это не имеет значения. Не важно, кто кого убил три века назад. Не важно, кто на кого обижен, кто жаждет мести. Не важно, правдивы эти истории или нет. Мы слишком концентрируемся на прошлом, на памяти, на историях и забываем о том мире, который вокруг нас. Важно не то, что нам рассказали, – важно то, что мы видим своими глазами. Посмотри вокруг, Канта. Вокруг тебя люди. Эти люди – такие же, как ты. Они не чудовища, не монстры. И ты, вот прямо сейчас, в реальном времени, – можешь сделать жизнь этих людей лучше, ты можешь сделать их жизнь счастливее, удобнее, безопаснее. Или, вместо этого, ты можешь бегать за призраками прошлого, восстанавливая справедливость и честь людей, которых ты даже не видел никогда, решая проблемы, которые в настоящем реальном мире – никак тебя не касаются. Что для тебя важнее?

Я задумался. Тимур же продолжал собираться.

– Ты уезжаешь? – спросил я.

– Да, – по его тону я понял, что он хотел быстрее завершить этот разговор. – У меня появились срочные дела.

Я почувствовал, что он что-то недоговаривает. Сейчас-то я знаю, что во время своей поездки он каким-то образом догадался, как он – Тимур Дадиев – связан со всей этой враждой между Дарговыми и Гацуевыми. Он нашёл самую последнюю деталь, которая объяснила всё. Она объясняла и то, как связаны с этой историей вы оба. Теперь он хотел только уехать, как можно быстрее, и никогда не возвращаться.

– Кстати, я нашёл информацию о последнем Гацуеве, – сказал он. – Его звали Гарси. Между прочим, он участвовал в обороне Брестской крепости. Он был одним из немногих, кто спасся, вышел к партизанам, там был ранен и вернулся домой, в Чечено-Ингушскую АССР. И почти сразу был убит здесь, перед депортацией.

Он рассказал это явно для того, чтобы как-то отвлечь меня, переключить, чтобы я отвязался от него. Я же, наоборот, из-за какой-то подростковой упёртости не хотел его отпускать. Я чувствовал, словно в чём-то виноват, и поэтому продолжал наседать с вопросами.

И в какой-то момент я вдруг ощутил, что зря это делаю. То, что он скрывал, это была не какая-то там мелочь. И в этот момент я понял, что не давало мне покоя на фотографии, которую Тимур привез из Казахстана, – фотографии Гарси Гацуева. Встала на место последняя частичка мозаики, и всё стало понятно.

Со стороны это выглядело так, будто наш разговор прервался на полуслове, Тимур остановился, и мы, кажется, с минуту просто смотрели друг на друга. А потом мы попрощались, и они уехали…