Печали американца - Сири Хустведт Страница 57

Наша встреча с Лорелеей Ковачек в блуменфилдском кафе «Идеал» произошла исключительно стараниями Розали и ее неугомонной мамаши. У Лорелеи были в городе какие-то дела, и она заодно согласилась с нами побеседовать. Несмотря на то что эта женщина была для меня криптограммой без ключа, в моей голове наметился некий неотчетливый архетип, сотканный из отрывочных сведений, которые мы успели накопать. Лорелея была компаньонкой своей некровной тетки-отшельницы, как-то связанной с моим отцом и людьми, окружавшими его в юности. Хромала — значит, по логике, была человеком замкнутым. Эти осколки уводили меня в прошлое, к людям, которых я либо видел мальчишкой, либо что-то слышал про них от взрослых. Помню, по соседству жили две древние старухи, сестры Бондестад. Они ходили взявшись за руки по проселку в неизменных длинных черных платьях. Как стали носить траур после смерти своего отца, так никогда его и не снимали: и стряпали, и пахали, и косили — всегда в черном. В моем сознании они почему-то переплелись с Норбертом Энгелем, местным анахоретом. Вот единственное сохранившееся у меня о нем воспоминание: сидит под деревом на пеньке жилистый мужичонка. Морщинистое лицо бурое, редкие зубы бурые и одежда тоже бурая, не то цвет такой, не то от грязи. Пожелтевшими от табака пальцами он сворачивает самокрутку, и меня поражает отточенность каждого движения. Имя Лорелея тоже, вероятно, сообщило размытому образу, плававшему в глубинах моего сознания, оттенок готической легенды: старая, прокаленная солнцем карга в траурном облачении, как у сестриц Бондестад. Насколько далеко завели меня мои размышления, я понял, лишь когда появление в кафе «Идеал» Лорелеи Ковачек камня на камне от них не оставило.

Она припадала на одну ногу, но старалась ходить так, чтобы увечье не было заметно. В остальном же перед нами была типичная миннесотская леди преклонного возраста: в теле, но не полная, одетая в голубую клетчатую блузку с коротким рукавом, темно-синюю юбку до середины икры, чулки и лодочки на низком каблуке. На вид я бы дал ей лет шестьдесят, но могло быть и больше и меньше. Она села за стол, расправила ладонями юбку и аккуратно поставила на колени жесткую прямоугольную сумку с крупной пряжкой. После процедуры взаимного представления она медленно обвела присутствующих большими, чуть выпученными глазами. Скорее всего, миловидностью Лорелея Ковачек не отличалась никогда, но, даже несмотря на обвисшие щеки и шею, белизна и гладкость ее кожи, очевидно вообще не знавшей солнца, поражали. Мы заказали кофе, и она произнесла, по-миннесотски растягивая гласные:

— Моя тетушка помнит вашего отца, но, по ее словам, последний раз они виделись еще до войны. Правда, она читала о нем в газетах.

Пока Инга рассказывала нашей новой знакомой о содержании загадочного письма, я неотрывно смотрел на Лорелею, и даже при полном отсутствии сходства с тем образом, что рисовался мне в воображении, ее присутствие почему-то будоражило забытые воспоминания детства. Сперва я не мог понять, в чем дело, но потом сообразил: запах! Названия этого одеколона я не знал, но так пахло в цокольном этаже лютеранской церкви Св. Иоанна в «светлые воскресенья». Это выражение память вытолкнула следом, а вместе с ним возникло чувство, похожее на симпатию.

— Она уже много лет ни с кем не видится, — продолжала Лорелея, обращаясь ко мне.

Инга перегнулась через стол:

— Мы знаем про пожар и про гибель ее матери. Как же ей, наверное, трудно было узнать правду через столько лет! Несколько дней назад мы ездили к мистеру Одланду, он нам рассказал.

В устах моей сестры это имя прозвучало на норвежский лад, с длинным «о» — «О-о-одланд».

— Здесь его фамилию произносят по-другому: Одланд. Почти Атлант. Добро бы на ногах держался, а то и язык-то за зубами держать не может.

— Извините, — потупилась Инга.

— А что до правды, то, конечно, ей было очень больно. Получается, прожила чужую жизнь. Она ведь всегда чувствовала, что чего-то недостает, как будто у нее отсутствует какой-то важный орган, скажем — печень.

Помолчав немного, она вздохнула и обратилась к Розали:

— Я живу с тетей Лизой вот уже тридцать лет. Так вот, сразу после того, как я к ней приехала, Уолтер и обнаружил отцовское свидетельство о разводе, а дальше — дело простой логики.

— Почему она всех избегает? — спросила Инга.

Лорелея пожала плечами, отвела глаза и вцепилась в сумку обеими руками, словно держалась за нее, чтобы не потерять равновесие.

— Однажды она вдруг перестала выходить из дому. Я не знаю почему, очевидно, чего-то испугалась. Мне она ничего не объясняла. Я пробовала привести к ней пастора Вее, но все без толку.

Она разглядывала белую фаянсовую кружку, стоявшую перед нею на столе.

— Конечно, вся эта история с ее отцом очень на нее подействовала. Трудно было. Но она уже в таком возрасте, что имеет право распоряжаться своей жизнью так, как считает нужным. Сейчас у нас все как-то образовалось, есть свое дело, так что все в порядке.

— А что вы делаете? — поинтересовался я.

— Игрушки, — ответила она сухо.

Глазами она так и буравила Ингу.

— Но не простые игрушки. Кое-что даже ушло в Нью-Йорк. Вы-то ведь, конечно, оттуда? — бросила она моей сестре.

— Мы с Эриком сейчас живем в Нью-Йорке, но сами-то мы как раз отсюда.

Вздернутые брови Лорелеи можно было истолковать как знак неодобрения, недоверчивости или неприязни. Она припечатала Ингу тяжелым взглядом, фыркнула, но ничего на это не сказала.

— Тетя Лиза занимается куклами уже давно, но делать их на продажу предложила я. У меня двадцать лет было ателье по пошиву верхнего платья на паях с Дорис Гудли, но, после того как Дорис умерла, я поняла, что одна не потяну. Силы не те. С ателье пришлось расстаться, но сноровка и умение остались. Тетя Лиза даже гордится.

Наша собеседница приосанилась, словно успехи на профессиональном поприще делали ее выше ростом.

— Вы работаете на дому?

— Да, и все делаем вручную. В золоте мы, конечно, не купаемся, но, видит бог, нас это и кормит и одевает. Я вот в Берлин тут парочку отослала. Когда ж это было? Да вот, две недели назад.

— Парочку? — переспросила Инга.

Она поставила локти на стол и положила подбородок на сплетенные пальцы.

— Да, парочку. Мать с сыном.

— Так это куклы! — радостно всплеснула руками Инга. — Вы делаете куклы!

— Да. Самые разные.

— А можно нам посмотреть?

— Ну, я не знаю, но, по-моему, ничего худого в этом нет. Я поговорю с тетей Лизой. Правда, некоторые куклы — предметы наследия, так что мы их не показываем.

— Предметы наследия, — повторила Инга как завороженная.

Глаза ее расширились.

— А что это значит?

— Частная собственность коллекционера, — отозвалась Лорелея и почему-то похлопала себя по сумке.