Миссис Креддок - Уильям Сомерсет Моэм Страница 57

— Эдвард, ты никогда не занимался политикой, ни одной речи в жизни не произнес!

Берта была уверена, что муж выставит себя круглым дураком, и, дабы избежать позора, решила отговорить его от участия в выборах. «Он безбожно глуп!» — думала она.

— Вот еще! Я произносил речи на званых обедах. Ты мне поможешь, и я что-нибудь да скажу.

— Тут совсем другое; ты ничего не смыслишь в делах окружного совета.

— Всего-то и нужно, что присматривать за лоббистами и следить, чтобы забивали лошадей, зараженных сапом.

Нет ничего труднее, чем убедить мужчин в их невежестве. Берта, преувеличивая серьезность вопроса, считала, что претендовать на официальный пост, не имея ни знаний, ни способностей, — это сущее шарлатанство. К счастью, большинство людей не разделяет ее мнения, иначе правительство этого просвещенного государства не продержалось бы и дня.

— Я думал, тебя порадует, что я приобрету вес в обществе, — сказал Эдвард.

— Я не хочу, чтобы люди над тобой смеялись. Ты сам часто говорил, что не любишь книжную науку, поэтому тебя не должны обижать мои слова о том, что ты не слишком сведущ. По-моему, нечестно занимать пост, не имея ни опыта, ни знаний.

— Это у меня нет опыта и знаний? — удивленно вскричал Эдвард. — Вот тебе и на! Послушай, я не любитель хвастать, но совершенно уверен, что знаю практически обо всем. Спроси старого Бэкота, что он обо мне думает, и он раскроет тебе глаза. На самом деле только ты меня и не ценишь. Как говорится, ни один человек не бывает героем в глазах своего слуги.

— Дорогой, твоя пословица очень уместна. Я не собираюсь препятствовать твоим намерениям. Я всего лишь считала, что ты плохо знаешь, во что ввязываешься, и потому хотела избавить тебя от унижения.

— Унижения? С какой стати? A-а, думаешь, меня не изберут? Держу пари на любые деньги, что я наберу большинство голосов!

На следующий день Эдвард написал мистеру Бэкоту письмо, в котором с удовольствием сообщал о том, что поддерживает решение местной организации консерваторов. Берта, понимавшая, что никакие доводы не заставят мужа отказаться от задуманного, решила взяться за его подготовку, дабы он не выглядел убогим посмешищем. Степень ее опасений была обратно пропорциональна оценке способностей Эдварда.

Она выписала из Лондона сборники законов, а также официальные справочники по правам и обязанностям членов окружного совета, и неоднократно просила Эдварда их проштудировать. Однако он в своей обычной снисходительной манере лишь отмахивался от ее просьб и насмешничал, когда Берта сама читала эти книги, чтобы позже пересказать их мужу.

— Да на кой мне сдалась эта чепуха? — восклицал он. — Смекалка нужна, и больше ничего. Думаешь, кандидат в члены парламента хоть немного разбирается в политике? Конечно же, нет.

Берта негодовала: Эдвард так горд своим невежеством, что упорно отказывается учиться! По счастью, люди не сознают собственную глупость, в противном случае полмира покончило бы жизнь самоубийством. Знание — это блуждающий огонек, что вечно порхает вне досягаемости путника, и даже для того, чтобы просто увидеть его неверное пламя, надо проделать долгое и трудное путешествие. Только поняв многое, человек сознает бездну своего неведения. Дурак, довольный тем, что ему нечего постигать, соответственно пребывает в полной уверенности, что знает все. Такого гораздо легче убедить в том, что луна сделана из сыра, нежели в том, что он не всеведущ. Как раз в это время в Лондоне проходили выборы в окружной совет, и Берта, надеясь привести Эдварду полезные примеры, усердно зачитывала политические речи, которые там произносились. Крэддок, однако, не желал ее слушать.

— Мне не нужны чужие шпаргалки. Я сам найду, что сказать.

— Почему бы тебе не написать речь заранее, а потом заучить ее? — предложила Берта, рассчитывая немного подправить текст и таким образом спасти себя и мужа от публичного позора.

— Старик Бэкот говорит, что всегда сочиняет речи на ходу и что Фокс лучше всего ораторствовал, когда был мертвецки пьян.

— Тебе известно, кто такой Фокс [35]?

— Какой-то старикашка с хорошо подвешенным языком.

Наступил день, когда Эдварду предстояло выступить с первым обращением в муниципалитете Блэкстебла. Афиши с радостной новостью заблаговременно были расклеены на всех городских стенах и вывешены в витринах лавок. Мистер Бэкот явился в Корт-Лейз, потирая руки.

— Мы соберем полный аншлаг. Все пройдет успешно. Зал рассчитан на четыреста человек; думаю, не останется даже стоячих мест. Смею сказать, мистер Крэддок, вам придется еще раз произнести речь в Форестер-холле перед теми, кто не попадет на ваше первое выступление.

— Я готов выступать сколько угодно, — отозвался Эдвард.

Берта все больше нервничала, предчувствуя громкий провал. Люди ведь не знают — в отличие от нее! — насколько ограничен Эдвард. Она хотела остаться дома, чтобы не подвергаться этой пытке, однако мистер Бэкот зарезервировал для нее стул на помосте.

— Эдди, ты волнуешься? — спросила Берта мужа. С приближением рокового часа ее сердце смягчилось.

— Я? С какой стати мне волноваться?

Зал действительно оказался переполнен: такой возбужденной и вонючей толпы Берта еще не видела. Газовые рожки, потрескивая, бросали уродливые отблески на публику — моряков, лавочников и рабочих с ферм. На помосте полукругом, точно бессмертные боги, восседали местные знаменитости; все они были консерваторами до мозга костей. Берта тревожно огляделась по сторонам и постаралась успокоить себя мыслью о том, что у нее нет причин испытывать трепет перед этими глупыми людьми.

Председательское место занял викарий. Он открыл собрание и коротко, в тщательно подобранных словах представил Крэддока.

— Как гласит пословица, хороший товар не нуждается в рекламе. То же самое можно сказать о мистере Крэддоке. Вы все отлично его знаете, так что представления излишни. Тем не менее, как принято в подобных случаях, я вкратце расскажу о нашем кандидате. Настоящим имею честь… и проч., и проч.

Когда Эдвард поднялся, Берта замерла. Она не смела поднять глаз на аудиторию. Крэддок, засунув руки в карманы, прошел к трибуне. Он настоял на том, что сам выберет себе одежду: на нем был сюртук и простые штаны из крапчатой шерстяной материи.

— Господин председательствующий, леди и джентльмены, я не привык к публичным речам…

Берта вздрогнула и подняла взгляд. Неужели в конце девятнадцатого века можно всерьез начинать выступление такими словами? Ее муж, однако, не шутил. Веским, сдержанным тоном он продолжал. Обведя взором публику, Берта не заметила ни тени улыбки. Крэддок сохранял абсолютную невозмутимость; он быстро освоился и вошел в струю своего выступления. Речь была отвратительной. Крэддок употреблял все самые избитые фразы, какие только знал; нелепо мешал жаргонные словечки с высокопарными выражениями, а от его глупых, «бородатых» шуток Берту бросало в холодный пот. Она поражалась: как может Эдвард держаться с такой самоуверенностью? Разве он не понимает, что сам себя ставит в дурацкое положение? Берта не шевелилась, боясь услышать смешки миссис Брандертон и девиц Хэнкок. «Сразу видно, кем он был до женитьбы на мисс Лей. Совершенно необразованный тип. Интересно, почему жена не отговорила его от этого позора? Что за безграмотность, что за убогие байки и шуточки!» Берта в ярости стискивала кулаки, на ее щеках постоянно вспыхивала краска стыда. Речь оказалась еще хуже, чем она предполагала. Крэддок использовал невероятно длинные обороты и, запутавшись в собственном многословии, был вынужден оставлять предложение незаконченным. Начав цветистую фразу, он постепенно комкал ее и в конце сводил к самой пошлой банальности. Эдвард напоминал Берте человека, который отправился покорять Анды, но затем передумал и ограничился прогулкой по Бонд-стрит. Насколько еще хватит терпения публики, прежде чем оратора освищут? Берта мысленно благодарила аудиторию за снисходительность. А что потом? Мистер Бэкот попросит Эдварда снять свою кандидатуру? Допустим, ее муж откажется, что тогда? Неужели придется объяснять, что он на самом деле дурак? Берта уже почти слышала сдавленные смешки окружающих.