Наша Рыбка - Робин Фокс Страница 56

– Почему все так торжественно, не понимаю? – спросила Ярославна, когда все расселись.

Хорошо, что со мной поехал Воронцов. Мой самый главный союзник сидел рядом, и я чувствовал его незримую поддержку. Даже несмотря на то, что мир между нами был нарушен и причина этого разлада была нелепой, он все равно оставался моим союзником. Может, вы успели подумать, что я не рассказал ему о своем решении? О всей этой безумной идее с кольцом? Ему я позвонил первому. Конечно, Ясну я сначала перевезу к себе, зато чуть позже мы станем снимать квартиру втроем: родственники ведь поймут, что так дешевле. Это мы уже продумали. Дело осталось за малым. Ночью, кажется, мне снилось, что мы шатаемся по чужим хатам, которые предлагаются к съему, и каждая новая почти в точности повторяет предыдущую. Они напоминали питерские коммуналки с проржавевшими трубами и видом на двор-колодец.

– У меня есть для тебя подарок. – Собравшись с мыслями, я вынул из кармана и протянул ей гробик для кузнечика. Неуместная ассоциация заставила еще больше занервничать.

Ясна с улыбкой приняла коробочку и открыла. Пару секунд она молча смотрела на кольцо.

– Это…

– Предложение, да, – быстро сказал я. Мне бы хотелось все переиграть. Остаться с ней наедине. Но эти салаты, кухня, родители! Этот поганый маленький гробик!

– Ничего себе…

Я смущенно чесал затылок, чувствуя прожигающий взгляд и усмешку третьего лишнего, а возгласы родителей вообще не доносились до сознания. Побыстрее пережить бы этот момент, обойтись без громких слов и прилюдных признаний в любви, затолкать в рюкзак ее вещи, отвезти домой и ждать завтра весь день ее окончательного переезда ко мне.

– Ну что, что ты скажешь, доченька?

– Нет, конечно, нет, – произнесла Ясна таким тоном, будто ее решение должно было быть очевидно для всех.

Давай, дружок. Вдо-о-ох, вы-ы-ы-ыдох. Просто позволь этому пройти сквозь тебя. Позволь этому «нет» разрушить все, что ты там напридумывал. Прочувствуй сполна каждый оттенок внезапной боли, не торопись увернуться. Ты здесь, сидишь на стуле, вот оно, твое тело – каждая мышца сжата так, что невозможно пошевелиться, невозможно даже моргнуть. Взгляд уперся в ее лицо: необычное такое, красивое лицо. А эти глаза разных цветов! Ты же их как будто и не видел никогда по-настоящему! Синие глаза у ее матери: два озерца на блеклом лице, которому, кажется, просто не досталось больше красок. Зато остальным она пошла в отца – волосы, как гречишный мед, и брови уголком, как росчерк угольного карандаша. Это какая-то особенная порода рыжих.

– Игорь, пожалуйста, не смотри так на меня. Ты, наверно, сам еще не понимаешь. Ну как я могу выйти за тебя замуж, когда я… теперь… Да ты ж не знаешь даже, что теперь со мной!

– Какое это имеет значение? – Странный глухой голос. Неужели мой? Ну дела!

– Огромное!

Да, наверное, я это понимаю. Но сейчас сильнее то, что чувствую я, а не то, что чувствуешь ты, Ясна. Прости за эгоизм.

Я протянул руку обратно за коробкой.

– Кольцо я оставлю, – отозвалась она и надела его на палец. – И вообще нам надо поговорить там, в комнате.

Это было правильное решение. Я с трудом встал, ощутил, как рука ее матери ласково погладила меня по плечу. Родители говорили мне что-то ободряющее, но я слышал только жуткий гул в ушах. Петя последовал за мной, прикрывая тыл и не давая сбежать. Как только дверь комнаты за нами закрылась, он подошел к Ясне и вынул из кармана еще одно кольцо.

– Давай другую руку. Это тебе от меня. Не бриллианты, конечно, сама понимаешь.

Красивое старинное украшение из серебра. Он откопал его у какого-то продавца винтажа. Стоило оно в несколько раз меньше, чем мое, но для Пети и эта сумма была внушительной. Мы такие потрясные романтики, охренеть вообще. Проще, кажется, свалить в Амстердам и жениться друг на друге – каждый из нас хотя бы оценит усилие.

– Да вы с ума сошли! – воскликнула Ясна, с недоверием глядя на второе кольцо. Наконец она слабо рассмеялась.

– Это ты с ума сошла – отказывать Чехову. Мелкая дуреха! Посмотри на его физиономию. У него такого потрясения в жизни не было!

– Игорь, прости меня.

Я отшатнулся. Отвратительный тип внутри меня не хотел, чтобы она до меня дотрагивалась.

– Игорь… пожалуйста, повернись ко мне. Ну зачем ты так? Неужели непонятно, что я хочу, чтобы ты был счастлив? Я теперь урод, Игорь! Какая-то недодевочка.

Я повернулся. За ресницами у нее туманно блестели слезы. Петя стоял у нее за спиной и держал за плечи, глядя на меня совершенно спокойно. Это чертово союзничество не доведет нас с ним до добра, но в ту минуту мне было наплевать.

– Правда, Ясна? Хочешь мне счастья? Может, не надо решать за меня? Конечно, после твоей операции я должен свалить от тебя, да? Чтобы быть счастливым. Зачем мне уродина, правда? Когда ты уже перестанешь считать, что мне нужно только тело?! Меня это бесит! От этого обидно. Тебе не приходило в голову? Дело не в груди, не в руках и ногах, не в том, что у тебя чего-то не хватает. Но, конечно, тебе виднее!

Вчера вечером ко мне пришла мама. Она выгнала из комнаты Маринку и села на край дивана.

– Очень давно, лет пятнадцать назад, у моей подруги был рак и ей тоже удалили грудь. Ты должен знать, что восстановление после такого занимает очень много времени. Нужно всегда держать это в голове. Постарайся сделать так, чтобы она не ощущала себя неполноценной. Ты понимаешь, о чем я? Она должна чувствовать cебя женщиной. Да, звучит странно, наверно. Но у подруги было именно так. Ей не хватало поддержки. В этот период особенно нужно внимание. Мужское внимание. Даже без груди она должна чувствовать себя красивой и любимой девушкой.

Я усердно кивал. Сердце сжималось от жалости. Я сделаю все, как сказал, мама.

Нет, не сделаю. Вместо того чтобы внять ее советам, я дал волю гневу, страху и всему остальному дерьму, что накопилось у меня внутри. Самое время для обид, правда? Боже, как же хорошо, что со мной Воронцов.

Просто держи ее за плечи, Петя, держи вместо меня.

– Мне виднее! – согласилась Ясна, как и я, повышая голос. – Потому что на этой операции еще ничего не закончилось! Эта тварь еще сидит внутри и скоро даст о себе знать. Нельзя вырезать все. Не хочу, чтобы ты был вдовцом в двадцать с чем-то. Почему нельзя просто любить меня, пока есть время?

Руки Воронцова вытирали ее слезы, он наклонялся и нежно шептал ей что-то на ухо.

– Не надо, Ясна, ну ничего же такого не будет… – примирительно говорил он.

– Ты себя зомбируешь! – выкрикнул я.

– Конечно, зомбирую! А еще можно сказать, что я сама виновата в этой болезни – мол, психосоматика. Не давала выход гневу – и вот он тебе, рак! Очень легко обвинять. Но, черт возьми, я родилась с этим! Я ничего не знала о гневе и о зомбировании, а дрянь уже поселилась внутри. Откуда тогда? Мне и так удалось прожить гораздо больше, чем она рассчитывала.