Жизнь бабочки - Жанна Тевлина Страница 56

– Пап, не в цене дело. Просто есть врожденные неудачники. Им бесплатно дай, они все потеряют.

Отец хитро прищурился:

– Ну, дурачком-то не прикидывайся!

– А я и есть дурачок…

– Да нет, Антош… Был бы дурачком, шел бы напролом. Бесплатно такое не дают. Тут можно жизнью расплатиться. А уж сколько чужих жизней положить придется, и не сосчитаешь. Причем не со зла. Начал игру – так не останавливайся. По-другому нельзя. А ты-то знаешь, что на первом же шаге придется через себя переступить, а позволить себе ты этого не сможешь. Значит, забудь и не думай об этом. Каждому – свое.

– А может, я просто боюсь?

– Храбрость – тоже своего рода глупость…

– Да?! А как насчет того, что «трусость – самый страшный порок»?

– Это другая трусость… Когда изменяешь себе, боясь не угодить толпе. А ты, наоборот, боишься себе изменить. Это трусость правильная, умная. Ну еще можно рисковать ради идеи. Да и то не всегда. Одержимость идеей – тоже в конечном счете глупость. Только это не сразу понимаешь… А ты идешь своей дорогой, вот и иди. И не оглядывайся все время, как там у других. И не надо себя обманывать, и ломать не надо. Ты сам свою дорогу выбрал. Знаешь ведь, что не разрешишь себе с нее сворачивать… А если сомнения одолеют, сядь и подумай. Ты плохого не надумаешь. Уж я-то тебя знаю.

– Ой, чайник-то пустой!

Собственный голос прозвучал неестественно громко, и Градов смутился. Пока возился с чаем, оба молчали. Отец заговорил первым.

– Мы с мамой думаем, может, дачу продать?

Градов вздрогнул от неожиданности.

– Зачем?

– Ну, тебе она не нужна, а за ней постоянный уход нужен. Иначе она развалится.

– А почему сейчас? Вам что, денег не хватает?

Отец посмотрел укоризненно:

– При чем тут деньги? Деньги тебе пойдут. Лучше уж квартиру купишь, жизнь начнешь устраивать. Чего ждать? А так ни себе ни людям.

– Мне ничего не надо.

– Ну, это поня-атно! Тебе никогда ничего не надо. Все это ностальгия по прошлому, Антоша. Вот это все…

Он обвел рукой пространство вокруг себя.

– Ну что ж теперь сделаешь, если все хорошее осталось в прошлом. А настоящего нет.

– Но его не вернуть, Антоша! Как бы ты ни старался, сколько бы себя к этим стенам ни привязывал. Все. Оно ушло. Надо сдвинуться.

– Куда?

– Если б знать… Вот ты и подумай… Нет пока семьи, займись работой. Только займись серьезно.

Градов засмеялся.

– Пап, у меня работа несерьезная…

– Так не бывает. Ты, главное, займись, и все сдвинется… Вот увидишь.

Градов тяжело вздохнул.

– Пока все больше другие двигаются, а я сижу на том же месте.

Какое-то время отец молчал. Потом спросил осторожно:

– Ты что, хотел с ними ехать?

– Да в том-то и дело, что не хотел! А надо было наступить на все эти сантименты!

– Ну и как бы ты там жил?

– Не знаю… Даже представить себе не могу. Смысла не могу найти, который все перевесит… Но все же едут, и ничего. А для меня это как на каторгу…

– Все люди разные…

Градов раздраженно отмахнулся.

– Да ладно тебе! Это я – дебил.

– Вот любишь ты это самобичевание. Тоже, между прочим, мешает двигаться. Ну если ты так устроен, если тебе здесь хорошо, почему ты должен ломать себя ради какой-то туманной цели? Надо оценивать свои силы. А то и себе навредишь, и другим… И потом, кто сказал, что это плохо? Опять оглядываешься, на других равняешься. Ты себе побольше верь. Нельзя сидеть на двух стульях.

Объявили посадку. Градовская соседка, проспавшая всю дорогу, мгновенно ожила. Вытащила из-под сиденья свою сумочку и быстро начала выкладывать на столик парфюмерно-косметические принадлежности. Их было столько, что Градов сбился со счету. Она случайно толкнула столик, и маленький золотистый футлярчик скатился на пол.

– У вас помада упала.

Соседка глянула на него и расхохоталась.

– Помада! Какая же это помада?

Градов смутился.

– А что это?

– Подводка.

– А ну это меняет дело! А что ею подводят?

Соседка снова захохотала. Отсмеявшись, спросила кокетливо:

– А как вы думаете?

– Ну, я думаю… глаза.

– Какие глаза! Для глаз совсем другая. Губы!

– Слушайте, я совсем отстал! Просто даже неудобно.

Соседка коротким жестом поправила волосы.

– Я б вас, конечно, просветила… Но меня муж встречает…

– Какая досада! Значит, не судьба…

У него поднялось настроение, и он понял, что он дома. За все время в Америке он ни разу не мог расслабиться так, как с этой незнакомой хохотушкой. Конечно, он и сам зажимался, но и люди, с которыми он общался, тоже были зажатыми и не очень естественными, хотя всячески демонстрировали западную раскованность. Здесь была своя среда и свои люди, и он подпитывался от них и без этого не мог. Но тут же пришла другая мысль, и настроение мгновенно испортилось. Получалось, что он выбрал не ту профессию. По всем законам жанра он сам был призван подпитывать людей, а он лишь умело красовался, а наивные люди ему верили. Он не успел додумать эту мысль, так как все повскакивали со своих мест, и оказалось, что он мешает выйти раскрашенной соседке.

* * *

…Пропущенных звонков не было, и Сева снова выключил мобильник. Так было спокойнее. Встал с кровати и спустился на кухню. На столе стояла неубранная банка колакао, и он со всей силы грохнул ее об стол. Надо было как-то успокоиться. Она явно делала ему назло. Мстила за что-то. Он давно чувствовал, что она изменилась, хотя и уговаривал себя, что ему кажется. А надо было сразу реагировать. Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными. Это он всегда знал: любая мягкотелость оборачивается злом. Первый раз он позволил себе так расслабиться. Потому что поверил. А верить никому нельзя. Никому. Он опять включил мобильник, но там по-прежнему ничего не было. Самое лучшее сейчас – поспать, но он знал, что не уснет.

Он лежал и слушал ночные звуки. Вот проехала одинокая машина, в ночном магазинчике напротив кто-то перекрикивался. Скрипнула входная дверь, и он услышал ее тихие шаги в сале. Он не пошевельнулся. Прошло минут пятнадцать, и она, неслышно ступая, зашла в спальню. Легла на спину и замерла. Он знал, что она ждет его реакции, и специально никак не реагировал. Она плавно перевернулась на бок, на секунду застыла над ним и коснулась губами его груди и дальше привычным движением сделала дорожку к его животу. Руки двигались вдоль его бедер. Она каждый раз любила его теми же движениями, и он знал их наизусть. И сейчас он неподвижно лежал и понемногу успокаивался.