Рамакришна и его ученики - Кристофер Ишервуд Страница 56

С самого детства Нарен отличался поразительным свойством. Вот как он его описывал уже взрослым:

– Сколько я себя помню, я всегда видел удивительную световую точку между бровей. Стоило мне закрыть глаза перед сном, сразу появлялся этот свет, и я с величайшим вниманием следил за его преобразованиями. Чтобы лучше видеть свет, я переворачивался в постели, принимая позу, наподобие той, какую принимает верующий, простираясь перед храмом, касаясь лбом земли. Удивительный свет менял цвета, становился все больше и больше, пока не превращался в шар, шар надувался и лопался, обливая всего меня жидким белым сиянием. После этого я сразу терял внешнее сознание и засыпал. Маленьким я был уверен, что так засыпают все люди. Когда же я подрос и стал заниматься медитацией, световая точка начала появляться, как только я закрывал глаза и сосредоточивался. Медитацией я занимался с несколькими друзьями, следуя наставлениям Девендранат-ха Тагора. Мы рассказывали друг другу о своих видениях и опыте. Вот тогда я и узнал, что никто из моих друзей не видел, засыпая, световую точку.

Мальчиком он был подвержен приступам бешеной ярости, во время которых крушил мебель. Мать научилась гасить эти приступы, поливая голову Нарена святой водой и повторяя имя Шивы. Однажды, когда он молился вместе с другими детьми, он упал с лестницы и сильно разбил лоб – шрам над левым глазом остался на всю жизнь. Когда много лет спустя об этом узнал Рамакришна, он сказал:

– Ему повезло. Если бы Нарен тогда не потерял столько крови, он мог бы и не совладать с накапливавшейся энергией. Он бы тогда мир кверх тормашками перевернул.

А Нарен говорил, что только благодать Рамакришны помогла ему научиться справляться с приступами ярости.

Нарен был прирожденным лидером и всегда верховодил мальчишками своего возраста. По натуре он был очень непоседлив и воинственно независим, но при этом неизменно жизнерадостен. Угрюмости он не знал. Нарен с детства выказывал и сильные страсти, и способность сдерживать свою чувственность. Очень увлекался спортом – любым видом спорта, будь то плавание, борьба, бокс или верховая езда. Любил музыку, пел, танцевал и играл на нескольких инструментах с незаурядным мастерством. Он организовал театральную труппу, делал модели газовых установок и заводов, научился стряпать, относясь к каждому новому занятию или увлечению с характерным для него пылом. Нарен отличался крепким сложением и, хотя к концу жизни несколько отяжелел, все же сохранил проворство движений. Выразительность и пропорциональность его облика многим бросались в глаза. Но красота его была скорее внутренней, чем внешней, он был красив как личность.

А какой памятью он обладал – просто феноменальной. Мог запомнить целый школьный учебник, единожды бегло просмотрев его. Учителя неизменно отмечали выдающиеся способности мальчика, по мере взросления ум его приобретал все более критический и аналитический характер. Нарен был сомневающимся по природе – не в узком и скаредном смысле, но как человек с острейшей потребностью разобраться в жизни. Сомнение было необходимо для познания. Он не решался принять на веру ничего из того, что ему говорилось. Совсем еще маленьким, он влез на дерево, хозяин которого утверждал, будто его стережет призрак, – для того только, чтобы доказать сверстникам, что это враки. Истина для Нарена была слишком священна, чтобы с ней шутить, именно по этой причине он обливал таким горьким презрением тех, кого ловил на обыкновенных преувеличениях или болтовне.

В предыдущей главе я рассказал, что Ракхал и Нарен познакомились в гимнастическом зале. Там однажды Нарен с друзьями пытались установить увесистые деревянные опоры для трапеции. Вокруг собралась толпа зевак, но никто не вызвался помочь. Нарен высмотрел в толпе мускулистого матроса-англичанина и позвал его на помощь. Матрос охотно согласился и взялся вставлять столбы в приготовленные для них гнезда, а мальчишки натягивали канаты, поднимавшие опору. Вдруг канат лопнул, опора повалилась, сбила с ног матроса, который без сознания упал на землю. Из раны на голове хлынула кровь. Зеваки бросились врассыпную, боясь полиции, которая могла бы обвинить их в нападении на англичанина. Побежали и мальчишки – за исключением Нарена и двух его ближайших друзей. Нарен оторвал подол рубахи, смочил в воде, забинтовал матросу голову, брызнул водой в лицо и обмахивал его, пока тот не пришел в сознание. Тогда мальчишки помогли ему дойти до школы и побежали к соседу за врачем. Врач осмотрел пострадавшего, сказал, что ничего страшного не случилось, но матросу придется с неделю полежать, чтобы окончательно поправиться. Нарен все устроил, раздобыл необходимые лекарства, а чогда матрос выздоровел, даже умудрился собрать для него денег.

Немного рождается на свет людей, равно способных к жизни действия и к жизни созерцания. Нарек был именно таким. Он вспоминал:

– Каждый день перед сном я мечтал о двух идеалах. Мне хотелось быть богатым человеком, окруженным прислугой, человеком высокого ранга и большой власти, от которого зависят жизни многих других. В мечтах я видел себя в числе первых среди великих мира сего, и я знал, что несомненно обладаю способностями для осуществления любых амбиций. Но уже в следующую минуту я представлял себе, как отрешаюсь от мирской тщеты. На мне одна только набедренная повязка, я не тревожусь о хлебе насущном – ем что придется, сплю под деревом и полностью отдаю себя воле Бога. Я знал, что смогу жить, как живут мудрецы и аскеты, если изберу эту долю. Обе возможности рисовались мне достаточно ярко, но в мечтах я все-таки неизменно выбирал второй путь. Я знал, что только этот путь может привести меня к истинному счастью. Я начинал представлять себе, как счастлива такая жизнь, мой ум сосредоточивался на Боге, и я тихо засыпал.

Нарену исполнилось пятнадцать, когда его отцу потребовалось съездить по делам в Райпур, город в Центральных провинциях. Там Вишванатх убедился, что дела задержат его надолго, и решил привезти семью. В те времена еще не была построена железная дорога между Бенгалией и Центральными провинциями, так что семье пришлось проделать часть пути в повозках, запряженных буйволами. Более двух недель ехали они через густые леса, где водилось много зверья, и поездка произвела сильное впечатление на Нарена. Он сам вспоминал:

– Испытанное во время этой поездки через леса прочно врезалось в мою память. Особенно запомнился мне день, когда мы проезжали горами Виндхья. По обе стороны дороги высоко в небо возносились горные вершины. Деревья и лианы на склонах, отяжеленные плодами и цветами, поражали своей красотой. Птицы яркого пера перелетали от одной купы деревьев к другой или слетали на землю в поисках пищи. Пение птиц оглашало окрестность. Я ощутил удивительный мир и покой в душе. Череда повозок медленно продвинулась к месту, где две скалы сходились над узкой лесной дорогой, как влюбленные в объятии. Всматриваясь туда, где смыкались их вершины, я заметил на одной из скал глубокую расселину, она шла сверху до самого подножия, а в ней повис огромный медовый сот, плод многолетней работы пчел. Исполнившись благоговения, я думал о пчелином царстве – как оно начиналось и как кончалось, – и так глубоко мой ум погрузился в размышления о беспредельной власти Бога, властителя трех миров, что на некоторое время я перестал понимать, где нахожусь. Не знаю, сколько я пролежал в повозке в этом состоянии, но, когда ко мне возвратилось обычное сознание, я увидел, что место это осталось уже далеко позади. Я был один в повозке, поэтому о происходившем со мной никто не узнал.