Слева молот, справа серп - Михаил Шахназаров Страница 55

Малютка Джоки предложил скоротать вечер за столиком бара «Велдзе». В заведении с высокой барной стойкой и выложенными булыжником стенами делали хорошие коктейли, крутили диско. Малютка выглядел непривычно опрятно. Решил похвастать новым романом.

– Ромка, ты бы ее видел! Вылитая Джина Лоллобриджида.

– Надеюсь, в молодости.

– Такие, как Джина, не стареют. Рома, какие у нее глаза. Какие чувственные губы. А как она говорит! Поет, Ромка. Очень хочу тебя с ней познакомить.

– А где работает?

– Ну… ну что у тебя за вопросы? Нет чтобы спросить, из какой девушка семьи, какие у нее предпочтения в кино и литературе.

– По этим словам я уже понял, что девушка из хорошей семьи и любит классику во всех жанрах.

– Семья действительно хорошая. Мама преподает фортепиано в консерватории. Отец владеет редкой по нашим временам профессией, он – гончар. Естественно, дочка пошла по стопам родителей.

– Лепит горшки на пианино?

– Ромка, ну почему ты такая сволочь? – улыбнулся Малютка. – Она художник по гобеленам.

– О-о-о! Мое воображение рисует картину семейной идиллии. Ты читаешь, сидя в кресле-качалке. Потрескивает дровишками камин. Все стены завешаны гобеленами с национальными узорами, полки заставлены керамикой. Ее мама вдохновенно лабает на фоно Бетховена, а твоя супруга готовит серый горох со шпеком. В центре комнаты за гончарным кругом сидит ее суровый отец и делает искусство.

Малютка Джоки хохотал громко и заразительно. Молодежь, облепившая стойку, улыбалась.

– Ромка, какой же ты циник!

– Вовсе нет. Просто второй потери я не вынесу. Один друг решил отдать себя служению Господу, второй чересчур эмоционально расписывает новую возлюбленную. Джоки, а как зовут гобеленщицу?

– Имя немного портит общую картину.

– Жубите? – начал гадать Рома.

– Нет.

– Байба?

– И не Байба.

– Модра?

– Уже горячо.

– Я не знаю, что может быть горячее латышского имени Модра. Разве что Мудите.

– Не угадал. Сподра, Ромка, – произнес на выдохе Малютка.

– Ласкательно Сподрите, Сподруня, Сподруся… Ну ничего. Отчество детишкам не по матушке дают.

– Какие еще детишки? Не надо меня списывать. Может, это легкое поветрие, ни к чему не обязывающее увлечение… Ты лучше думай, что с Андрюхой делать.

– Это, Джоки, вопрос. Большой вопрос. Пытался я с ним говорить.

– Ты с ним, а я с психиатром знакомым. Рассказал все как есть. Дескать, человек провел всего трое суток в СИЗО и вышел полностью неузнаваемым.

– И что мозгоправ сказал?

– Говорит, люди иногда за минуту с катушек слетают. Был нормальным, вдруг – бац – и псих. Ссылался на то, что мозг – самый неизведанный сегмент человеческого организма. Сказал, что готов с Андрюшей встретиться. Но ведь наш друг не считает, что умом повредился.

– Думаешь, все же повредился?

– Уверен, Рома. Он до этого набожностью отличался? Нет. В храм по случаю хаживал, имя Господа всуе не поминал. И неожиданно стал богомольцем. Причем фанатичным. Понимаю – нехорошо так про друга. Но с ним вообще невозможно общаться стало. Звоню: «Привет, Андрюха! Когда уже по бл. дям шуранем, чтобы из сетей печали тебя вытащить?» А он медленно так отвечает: «Здравствуй, Йозеф. Ну что ты за человек неисправимый такой, а? И матом зачем ругаешься? Тебе не подходит». Пить нельзя, по бл. дям нельзя, матом нельзя, а меня называет исключительно Йозефом. Говорит, родители нас именами нарекают не для того, чтобы мы на собачьи прозвища откликались.

– А Зоя со Светкой разговаривала. Сбылось мое предсказание. Света взвыла. Понатащил Андрюша церковной литературы домой и жену вовсю к штудированию приобщает. Заставил их с малышкой «Отче наш» выучить. Следит, чтобы обязательно читали перед едой. Иконками весь дом завешал. Подробность интимного характера, но секс теперь только в миссионерской позе и под одеялом. Светка минет ему сделать захотела, а он ее оттолкнул и давай крестом воздух осенять.

– Лучше бы ты мне этого не рассказывал. Но, может, польза какая и будет. Замолит грех перед Богом за гешефт с кретином Шнапсте, и вас оправдают. А что адвокатесса обещает?

– Уверена в благоприятном исходе дела, но многое будет зависеть от судьи. И якобы у нее блат железный в суде имеется. Но по деньгам – страшно сказать, как прожорлива. Боре спасибо. Так бы в долги лезть пришлось.

– Деньги – херня, Ромка. Главное, не сесть. Скоро изменится все. Только вопросов лишних не задавай.

– Вы как сговорились. Матвеич об этом тоже судачил.

Рома шел сквозь прохладу вечернего города. Сквозь моросящий дождик, открывающий врата близкой осени. В октябре они с Зоей поедут в Сигулду. Будут карабкаться по крутым холмам. Узенькими ступенями поднимутся на башню Турайдской Розы и станут наслаждаться открывающимся оттуда видом. Плавные изгибы Гауи, вершины, переливающиеся желтым и багряным. В небольшом кафе подадут горячее вино с корицей, а потом они прокатятся на канатной дороге. Рома любил эти поездки. Сигулда больше всего напоминала о детстве. Именно там он ощущал легкую, приятную грусть. Рома долго целовал Зою, стоя в прихожей. Шептал нежные слова.

– Ромка, что с тобой сегодня?

– Ничего. Поедем осенью в Сигулду?

– Поедем, конечно.

– Будем ползать по горам, пить глинтвейн и читать надписи на стенах пещеры Гутманя.

– Ромка, хорошие новости, да? Скажи, Ром.

– Да нет. Нет особых новостей, Зоюшка. У Малютки новый роман.

– Это как ежедневная рубрика «Сегодня в нашем городе». И кто дождался своей очереди?

– Дочь преподавательницы музыки и гончара.

– Волшебно! Но все закончится как и с моей приятельницей Гражиной.

– А я не знаю, как закончилось с Гражиной.

– Она тоже из творческой семьи. Папа – хоровой дирижер, мама – поэтесса. Гражина решила познакомить Малютку с родителями. А папаша ее власть, мягко говоря, недолюбливает. И Джоки ему с первого взгляда не понравился. Хотя пришел с шампанским, розами, конфетами. Ну отец семейства давай шпильки втыкать. Народ жалко, обеспечение плохое, квартиры люди годами ждут, слуги народа жируют. А сами они живут – любой позавидует. Джоки терпел до ухода в привычную кондицию. А потом навис над столом и выдал. Мол, не тебе жаловаться, бездельник. Ты палочкой и на дом намахал, и на машину, и на жратву хорошую в фарфоре. Несостоявшаяся невеста в полуобморочном, матушка давай Малютку отчитывать. Тут и ей досталось. Сказал, что ее стихи печатают из жалости к убогой рифме и ветхому словарному запасу. Джоки не такие невесты нужны.

– А какие?

– Моего склада. Я характер имею в виду. Ты ведь меня не только любишь, Ромочка, но и побаиваешься.