Арабский кошмар - Роберт Ирвин

Долгое время я рано ложился спать. Хотя чтение в здешних краях – искусство не очень распространенное, я, признаюсь, люблю предаваться этому занятию, особенно в постели. В высшей степени приятно оно, как я обнаружил, когда лежишь, подперев книгу коленями, чувствуешь, как тяжелеют веки, и уносишься в сон, уносишься далеко-далеко, да так, что поутру трудно понять, где кончилось содержание книги и начались сновидения. Лучше всего для подобной цели подходит повествование о нравах и обычаях какого-либо экзотического народа.

Не менее долгое время я намереваюсь написать путеводитель по здешним краям или роман, путеводитель в форме романа или роман в форме путеводителя, во всяком случае – повествование, предназначенное для чтения в постели. Написание книги, где герои и злодеи фабулы должны совершить путешествие по местности, которую я желал бы описать, – задача чрезвычайно трудная, но выполнимая. Ныне я ложусь спать поздно, а если лягу пораньше, мне не дают уснуть необъяснимые страхи, но, лежа во тьме и в холоде, я начинаю отчетливее видеть форму своего будущего повествования.

Город Александрия западным путешественникам и читателям известен сравнительно неплохо. Другое дело – Каир, в Каире, я уверен, более, чем где-либо, чужестранцу требуется проводник, ибо, хотя главные памятники города у всех на виду, его соблазны эфемерны, до них не так легко добраться, и хотя тамошние жители могут с улыбкой приветствовать чужеземца, берегитесь, ибо все они – шарлатаны и лгуны. Если сумеют, они вас одурачат. Я смогу вам там помочь. Более того, я покажу, каким бывает город не только днем, но и ночью, и давно желаю показать, каким он предстает в снах и вожделениях его обитателей. В противном случае этот путеводитель был бы абсолютно лишен смысла.

Должно быть, нынче жарко, но, по-моему, очень холодно…

18 июня 1486 года

– Каир.– Драгоман с нескрываемой гордостью показал вперед, хотя город был виден уже более часа. И уже более часа, как вдоль дороги появились шатры бедуинов и тюрков и редкие лотки мелочных торговцев. Через несколько минут им предстояло миновать предместье Булак и въехать в ворота аль-Кантара. Их зубчатая каменная кладка с огромными щелями была мистификацией, в лучшем случае – символом защиты, ибо ничего не защищала. Их полуразрушенные стены были буквально завалены ветхими домишками и лавчонками, которые притулились к ним, ища поддержки. За ними высился лес минаретов, куполов и прямоугольных башен.

«Каир – вот он, Вавилон, Великая Блудница, город множества ворот, откуда войска магометанских всадников несут чуму и смерть в земли христиан. Там Черный Папа сарацинов держит свой двор и плетет сети, дабы накрыть ими и уничтожить христианский мир, оттуда шлет он нам на гибель армию наемных убийц, еретиков и отравителей. Иерусалим, Акка, Фамагуста – сколько городов пало пред его войсками и сколько еще падет, прежде чем вы опомнитесь? Многие ли еще не томятся в неволе в Египте и не гнут, подобно сынам Израилевым, спину на фараона? Сей сатанинский город во власти дьявола и сам властвует с дьявольскою силой, ибо многие ушли в Египет и не вернулись. Воины Христовы, к вам мы взываем…»

Бэльян размышлял о слышанной им проповеди в защиту крестовых походов, которую тремя годами раньше произнес в Ферраре фра Джироламо. Каир казался мирным и привлекательным, совсем не похожим на великий Вавилон, город множества проповедей и трактатов. Он безмятежно грелся в лучах желтого предзакатного солнца.

Драгоман уже ускакал договариваться с караульными у ворот. Ближе к вечеру каждый член группы заплатит равную долю въездной пошлины. Драгомана наняли еще в Александрии – не столько как проводника, ибо по дороге из Александрии в Каир едва ли можно было заблудиться, сколько для того, чтобы от имени группы вести переговоры о пище, жилье и чертовски часто взимаемых в пути пошлинах. Лишь немногие в группе могли похвастаться хотя бы слабым знанием арабского. Объединились они случайно, собравшись в отряд для защиты от нападений разбойников и произвола мамлюкских чиновников (что в сущности одно и то же). Страх три дня объединял их в пути, но в Каир их привели самые разнообразные цели. Было среди них около дюжины венецианских купцов, временно проживавших в Александрии и явно знакомых с маршрутом. Был также художник, которого сенат Безоблачной Республики, оказав любезность султану, отправил на лето писать портреты султановых наложниц. Был германский механик, искавший работу, предпочтительно имеющую отношение к ирригации или портовым мастерским. Был еще один англичанин, который представился Майклом Вейном, но до иной информации не снизошел. Довершали компанию парочка армянских купцов, делегация анатолийских турок, сирийский священник и десятка два французов и итальянцев – таких же паломников, как и он.

Бэльян, размышлявший, когда они въезжали в город, о том, совершает ли и Вейн паломничество, был так поглощен своими мыслями, что едва заметил у ворот мамлюков, числом не более тридцати, но вооруженных и вымуштрованных лучше, нежели те, коих они видели до той поры. Миновав ворота, они окунулись в мир тьмы и зловония. Бэльяну это пришлось по душе. Ему сразу вспомнился родной Норидж. Всадники медленно двигались сквозь почти зримые клубы смешанных запахов – мочи, пряностей и гниющей соломы. На каменных возвышениях сидели перед своим товаром лавочники, молча, угрюмо смотревшие на караван неверных. Над лавчонками нависали опиравшиеся на широкие каменные карнизы верхние этажи домов, а из этих этажей выступали, в свою очередь, деревянные балконы и решетчатые коробки, так что солнце, столь яркое за воротами, было здесь почти закрыто. Внизу мерзко хлюпали по грязи копыта их мулов, наверху висели турецкие фонарики, мокрые муслиновые мешки и огромные бронзовые талисманы. Повсюду виднелись прибитые к зданиям или висящие между ними то Рука Фатимы (с ее ладони злобно смотрел одинокий глаз), то магический квадрат, то Печать Соломонова. И еще сверху, из домов, из-за деревянных решеток доносился визг насмехавшихся над европейцами женщин, а на самой улице арабские ребятишки толкали участников процессии и невразумительно жестикулировали. Европейцы продвигались вперед медленно, с величайшей осторожностью. Они явились просителями и существовали за счет долготерпения.

Когда путешественники въехали в караван-сарай, атмосфера в группе заметно разрядилась. Караван-сарай был уже на три четверти заполнен иностранцами. Во внутренних дворах были точно напоказ выставлены кувшины с вином, а на одной из верхних сводчатых галерей два францисканца соорудили молельню на открытом воздухе. Мулов с громкими криками освободили от поклажи; представители мухташиба зарегистрировали товары; началась борьба за лучшие места на галереях. Бэльян нашел себе местечко рядом с венецианцами, в углу одной из галерей, расстелил одеяло и погрузился в сон.