Петля - Роман Сенчин Страница 55

Советами Антона воспользовались единицы, и таких ОМОН хватал в первую очередь. В основном же люди пришли без вещей, в ботиночках и сапожках. Таких хватали тоже – впервые с начала декабря произошли массовые задержания. И довольно грубые, с заламыванием рук, ударами дубинкой, волочением по асфальту. Голос в диктофоне однотонно повторял: «Акция незаконна, просьба разойтись».

Законная акция происходила на Пушкинской площади, точнее, на её части – за спиной памятника автору оды «Вольность». Туда Антон, чудом избежавший автозака на Лубянке, добрался к окончанию. Но многие не разошлись, и тогда полиция стала действовать и там. Хватали, волокли, били…

Стало понятно: время президента-местоблюстителя Медведева, которого считали мягким, закончилось, вернулось время президента настоящего. Хозяина.

А через неполный месяц на Антона завели уголовное дело за ту запись в «Живом Журнале». Инициатором стал ныне прочно забытый, а в то время предельно активный персонаж, который создал несколько молодёжных движений, помогавших власти, гонялся по Москве за послом Эстонии во время истории с Бронзовым солдатом, безустанно искал врагов. Таким врагом оказался и Антон.

Уголовное дело увяло на корню, но Антону принесло настоящую известность. Теперь он был не репортёром-пешкой, не одним из сотен блогеров, не рядовым участником протеста, а яркой фигурой, чуть ли не мучеником режима. Его приглашали на «Эхо Москвы», его посты в «Живом Журнале» цитировали оппозиционные газеты и сайты.

Это могло бы льстить самолюбию. Тем более что стало поступать больше предложений написать о том-то или том-то; на банковский счёт, которым завершал Антон некоторые посты, капали ощутимые деньги. Но это напоминало буксующую машину, в бак которой подливают бензин. Так она может буксовать очень долго – рычать, разбрызгивать грязь, но ни на сантиметр не сдвигаться с места.

Протест в стране затухал; власть помогала. Шестого мая двенадцатого года она спровоцировала столкновение оппозиции с полицией, после этого начались аресты, суды и реальные сроки. Так называемые «Марши миллионов» теперь собирали не сотни и не десятки тысяч, а тысячи две-три, и с декабря ходившие рядом националисты и анархисты, коммунисты и либералы стали переругиваться, возникали потасовки: людям надоело выпускать пар в пустоту.

В октябре двенадцатого по телевизору показали якобы документальный фильм о том, как зарабатывают лидеры оппозиции на протестной активности части граждан. Кроме прочего там были кадры, снятые скрытой камерой, где парни, похожие на лидера леваков Сергея Удальцова, его помощников Леонида Развозжаева и Константина Лебедева, ведут переговоры с какими-то людьми, торгуясь о цене за ту или иную акцию. Предлагают перерезать Транссиб, выпустив из колоний заключённых, что-то ещё. В общем, цепь диверсий.

Антону стало ясно: вот-вот начнут сажать главных участников протестной эпопеи. Эпопеи, которая вроде бы уже завершилась. Но власти нужно отомстить за тот испуг, что она испытала в декабре, за те оскорбления, что выслушивала с оппозиционных сцен на протяжении полугода… Сажать будут теперь не на пятнадцать суток, а на годы.

Лебедева упекли первым, Развозжаев исчез, а потом появился в Киеве, но его выкрали оттуда и вернули в Москву. Удальцов долго был под подпиской, потом под домашним арестом, являлся на допросы, а затем в суд и в итоге отправился на зону на четыре года.

Антон сходил на несколько заседаний. Ему был симпатичен этот парень, ровесник, хотя его взгляды он не разделял – примитивный социализм. В оппозиционном мирке именно Удальцова он стал узнавать первым. После Лимонова, конечно. Случилось это году в две тысячи третьем.

А в двенадцатом им обоим было по тридцать пять – самый возраст для свершений, реальной работы, а их держат, по сути, в кандалах. Теперь Удальцову надели кандалы вполне конкретные.

Заседания проходили в огромном зале Мосгорсуда. Перед их началом жена Удальцова, его друзья шептали: «Ведите себя тихо, пожалуйста. Не злите судью». А судья хамил, перебивал адвокатов и обвиняемых. Сидевшие на скамейках терпеливо молчали. Надеялись, что молчание поможет. Не помогло. Впаяли от души и отправили на зону…

В тринадцатом году Антон стал закисать. Чаще выпивал, бродил по улицам, словно что-то искал. Большинство площадей были огорожены просто так, на всякий случай, на других велись работы – снимали одну плитку, клали другую… Протестные акции не согласовывали, некоторых оппозиционеров или перетянули на свою сторону, или вынудили уехать из страны; власть явно искала, чем бы занять людей, на что отвлечь от придушенного, но настырного шёпота недобитой оппозиции.

И тут начался Майдан в Киеве. Вернее, Евромайдан.

2

Поначалу Антон отнёсся к нему не всерьёз – что-то типа нашего «Оккупай Абай». Это когда после разгона шествия шестого мая люди стали собираться сначала возле Политехнического музея, потом возле памятника Абаю, потом на Кудринской площади, возле бронзового Окуджавы на Арбате… Но тут, побегав от украинской милиции по центру, киевляне укрепились на площади Независимости, огородились баррикадами, выставили посты, вооружились палками, цепями, битами, вилами, несколько недель удерживали позиции, обжились там, а потом пошли в атаку.

То, к чему призывал Антон здесь, в России, воплощалось там, в Украине.

Его поразило, что большинство российских оппозиционеров отозвалось на происходящее у соседей с неодобрением или вовсе с возмущением. Многие из тех, кого Антон считал своими соратниками, проклинали майдановцев, в том числе и Трофим Гущин.

Ну да, заправляли там, в Киеве, в основном националисты, «Правый сектор». Но что поделаешь, если они оказались самыми энергичными и бесстрашными. Они в буквальном смысле слова лезли на пули и в итоге победили – скинули ничтожного, высмеянного и в России Януковича… Впрочем, не особенно националисты и победили, их тут же оттёрли от реальной власти.

А российская власть революцией в Украине воспользовалась по полной программе. Во-первых, проявила великодушие и приютила Януковича. Во-вторых, в Крым мгновенно ввела войска, быстро провела референдум и включила в состав России. В-третьих, помогла сепаратистам укрепиться на большей части Донецкой и Луганской областей. Украина попыталась их вернуть, и это переросло в многолетнюю войну, конца которой не видно…

Наверняка нынешнему режиму в России на фиг не нужны Крым и Донбасс с Луганщиной, но он показывает своей оппозиции: «Вот что бывает, когда случаются революции: страна неизбежно теряет территории. Вы этого хотите?»

Антон был возмущён такими жестами. Именно тогда, весной четырнадцатого, режим стал для него преступным и он объявил ему войну. Объявил именно в те дни, когда Трофим Гущин, безустанно славивший воссоединение с Крымом, героизм президента, заявил о перемирии.

Последний раз они встретились в середине апреля четырнадцатого – ещё до большой крови в Донбассе, до сожжённых заживо в одесском Доме профсоюзов – на записи ток-шоу на одном из федеральных каналов. Антона туда ещё приглашали, а Трофима только-только стали приглашать – дали где-то далеко наверху зелёный свет.