В предчувствии апокалипсиса - Валерий Сдобняков Страница 54

B. C. В Ленинград, чтобы поступать в академию, вы поехали сразу после окончания Горьковского художественного училища?

К. Ш. Я атеист, но верю в некий высший разум. Потому что в моей жизни всегда присутствует какой-то рок. Что-то, какие-то силы, безусловно, имеют влияние на мою судьбу. Они то подталкивают меня к каким-то поступкам, действиям, то, наоборот, не пускают, отодвигают от вроде бы уже выбранного пути. В 1950 году в Горький приехали два выпускника академии художеств – молодые, амбициозные Дмитрий Павлович Кормилицын и Сергей Павлович Тумаков. Они взяли нас на четвёртом курсе и, можно сказать, перевернули учебный процесс. Начали водить своих учеников на Щёлоковский хутор, на старые нижегородские улицы и заставлять писать множество этюдов. Тогда же они нас впервые вывезли в Питер, устроили в общежитии, и мы две недели жили в академии художеств. Вот тогда я поклялся себе – здесь буду учиться. Академия на меня произвела колоссальное впечатление не только своим архитектурным ансамблем времён Екатерины, но всей атмосферой – залами, музеем. Окончив с отличием училище, я отвёз документы для поступления в академию, сдал экзамены, получив двадцать семь балов из тридцати возможных. Но когда пришёл узнавать результаты зачисления, то в вывешенном списке своей фамилии не увидел. Это означало, что я не прошёл по конкурсу. Пришлось забрать документы, уехать на Север и устроиться на работу преподавателем рисования в Емецкое педагогическое училище. Но в конце октября получил письмо от родителей, которые мне переслали телеграмму из академии, где требовали объяснить мою неявку на занятия и грозили, что «в случае неуважительной причины вы будете отчислены». Подпись – Андрецов, зам. ректора по научной части. Я пришёл в ужас. С трудом уволился из училища, никак не хотели отпускать, и только в ноябре добрался до Ленинграда. Как потом выяснилось, все поступающие из «братских» республик шли без конкурса. Им достаточно было получать «тройки». А наши многие ребята, получившие очень высокие оценки, как оказалось, не прошли по конкурсу. Нашлись родители, которые поехали в Москву и добились справедливости. Тогда на живописном факультете академии были организованы три группы. Редчайший, если не единственный случай за всю её историю.

B. C. Академия оставила заметный след в вашей творческой судьбе, в вашем развитии как художника?

К. Ш. Училище дало многое в первоначальной стадии освоения ремесла. Я думаю, что в любом деле невозможно быть приличным мастером, если ты не освоил ремесла. Так вот, училище – это первый шаг. Настоящая учёба, которая делает художника художником, – это академия. В ней сохраняются традиции того, что, собственно, и делает художника мастером. Для примера могу сказать: как можно быть литератором, если ты не умеешь читать между строк, и как можно быть художником, если ты не можешь правильно положить на холст краски, если ты не понимаешь цвета?

B. C. Сейчас появилось много людей, которые, например, если брать в литературе, – отставные партийные работники, которые научились писать доклады для выступлений своих шефов, какие-то производственные бумаги. Точно так же они теперь пишут нечто, что искренне считают литературой. И когда им пытаешься объяснить, что литературное произведение – это совсем иное, они искренне удивляются: ну мы же правильно, гладко и грамотно пишем. Что же ещё нужно, что вы к нам придираетесь, чего вы мудрите? Ремесло в любом деле чрезвычайно важно. Без него художник не найдёт новых форм, новых путей самовыражения и осмысления окружающего мира. Но беда в том, что эти бывшие партийные работники и прочие «хозяйственники» не освоили именно ремесла и потому не понимают задач искусства, не способны ощутить, воспринять его. Вкус формируется долгой и кропотливой работой. А уже к нему прибавляется талант, данный тебе свыше – судьбой ли, Богом ли, это уж кто как считает, – который позволяет зазвучать особой музыкой и твои слова, и созданные тобой образы. Вообще у меня складывается ощущение, что истинное понимание искусства в современных реалиях вымывается из общественного восприятия. Суррогат заполняет жизненное духовное пространство, как он уже заполнил полки наших продуктовых магазинов. И это глобальная проблема, грозящая вообще гибелью истинного, классического искусства.