Гибрид - Игорь Беляев Страница 54
Гибрид - Игорь Беляев читать онлайн бесплатно
— …Вот ты — маменькин сыночек. И бабушка тебя добру учит. А Иуда сразу понял простую истину: никому ты в этой жизни не нужен. Кроме самого себя. И что бы там ни болтали, Бог заботится только о богатых и здоровых. А на бедных и больных Ему начхать с высокой горы. Никто тебя из дерьма не вытащит, пока сам себя не дернешь за хохолок. Ты мне веришь?
Я кивнул. Если бы дядя Митя заявил, что он все видел сам, своими глазами, я и тут не стал бы спорить.
— Ну и чудненько. Тогда слушай сюда. Папенька мечтал передать приемышу со временем свое дело. А Иуде захотелось во что бы то ни стало вырваться из этого вонючего местечка и стать Большим человеком в Большом городе. В результате он сбежал из дому, а папенька проклял своего сына. Иуда пошел сам по себе и никогда больше не вспоминал о своих приемных родителях. Может, это и к лучшему. Потому что теперь никто не помянет их худым словом. Они жили незаметно и умерли невзначай.
К великому сожалению, родители никогда не знают, что ждать им от своих детей. Хотя прозвище за Иудой так и осталось семейное — Искариот. Что значит — Красиль или Красильщик. По-разному говорят.
Через день дядя Митя продолжил свой рассказ.
— …Значится, сбежал Иуда от своего приемного папаши Красиля и подался в Большой город. Народу кругом — тьма тьмущая. Как в Москве. И каждый норовит у тебя изо рта кусок выхватить. А тут еще римляне — оккупанты проклятые. Половину им отдай. Чуть что не так — на крест! Царь Ирод пиры закатывает. Раввины — жируют. В синагогах мозги морочат. Народ живет — хуже некуда. Злоба кипит. В Бога только для блезира веруют. Так, для порядка поминают по субботам. Повсюду срам и сволота. В общем — на носу Большая драчка или как у вас в школе учат — «геволюция». Кажный день ждут своего Карла Маркса или Мессию — вождя по-нашему. Вот-вот с неба свалится и все наладит. Такая, брат ты мой, хитрая обстановочка! А Иуда своей башкой крутит-вертит — как бы ему это… в люди выскочить? В ситуацию, так сказать, влепиться. Устроился в торговую сеть. Сначала на подхвате, а чуть окреп, сам стал за барахлом мотаться. В одной стороне купит, в другой продаст. Спекуляция! Самое милое дело во все времена. Потекли денежки. А раз денежки завелись, можно и пошалить. Жить стало лучше, жить стало веселее…
Дядя Митя жмурится, наверное, крутит свое кино по памяти. Я сижу тихо, как мышь. Он открывает один глаз и подмигивает.
— Надо все-таки набросать тебе его портретик. Вижу так: лет двадцати пяти, крепенький, но какой-то несуразный. Как будто складывали его из деталей, по случаю. Левая рука короче правой. Вроде как в детстве сломал. Прыгал с дерева, да неудачно, значит, приземлился. Сухоруким обозвали его мальчишки…
Дядя Митя описывает Иуду так, как будто видел его вчера на Советской. А может быть, видит даже сейчас, на стенке. Я оглянулся. По стене мотались тени от моей коптилки.
— …Пальцев на одной ноге шесть, а не пять, как положено. Между прочим, знак дьявольский. От этого у него и походка вразвалочку. «Колченогий!» — кричат ему вслед ребятишки. Иуда молчит, но злоба в нем растет, как на дрожжах… Голова большая, а лобик низенький. Волос рыжий. Голосок тихий. Рябой, видать, оспой переболел. А глаз с искринкой. Словом, как грится, не красавец! Но и не полный урод. Без метрики и не догадаешься, какой он нации. А метрик тогда еще не писали. Обозвали просто — Иуда. А энтих «иуд» в Иудее, как грится, что у нас «иванов» — пруд пруди. Под этой кличкой он и прописался в истории… Амбиции у Иуды, как грится, выше крыши, а возможностев никаких. Все в этом мире покупается и продается. Вот только рожу себе другую не приделаешь. Кто такого полюбит? Один раз увидел девчоночку. Такая ладненькая, плясучая, семь бесов в ней! «Пойдешь ко мне?» — спросил танцовщицу. «Дашь деньги — пойду», — согласилась юная красавица… Пощупал карман. Кошель тугой. Взял он ее на всю ночь. Даже имени не спросил. Обезумел, как грится, от радости. А утром глядь — смылась красавица с его кошельком. Ищи ветра в поле! Во какая, значится, бывает на свете любовь! Да тебе, батенька, про такие вещи еще знать не положено. Ты у нас пока «маменькин сынок». В этих вопросах, как грится, несмышленыш…
Адельсидоровна говорит: «Азохенвей! Любви все возрасты покорны…»
Может быть, она и не преувеличивает на этот раз.
Еще в Москве, в первых классах, я влюбился. Точно, как в книжках написано. И мутило меня от страха. И краснел, и бледнел без причины. И на подвиги потянуло, только не знал, что бы такое выкинуть!
Само собой, про это дело я никому не рассказывал.
Вместе со мной в сокольнической школе учились сестры Асковы, Леночка и Белочка. Они были двойняшки. Их путала даже учительница. Потому что обе носили косички и одинаково одевались.
И по голосу, и по глазам они были одинаковые. Черноволосые и черноглазые. Учились только на отлично. Поэтому я долго не мог сразу решить, в кого лучше влюбиться — в Леночку или в Белочку. По-настоящему! Они даже сидели вместе, впереди меня на первой парте. Ну просто с ума можно сойти, как похожи! Только когда Белочка заболела и ее побрили наголо в больнице, я понял, что влюблен в Леночку.
Канешно, никто в классе и не догадывался, что у меня такая большая любовь.
Каждое утро я надевал свой лучший костюмчик, который мне перешила бабушка из дедушкиного добра, причесывался перед зеркалом, хотя раньше это со мной не случалось, и торопился побыстрей в школу. Вовсе не потому, что так уж хотелось учиться.
— Ленка-пенка, голая коленка! — дразнились ребята.
Но когда она пропускала школу, мне становилось так скучно, что можно было повеситься.
Настоящая радость пришла, когда мы вместе выступали в клубе Русакова и поздравляли участников районного собрания по случаю великого праздника. Нас долго тренировали. Мы заучивали стихи и на весь зал кричали друг за другом. Девочки и мальчики оделись по-нарядному, но Леночка вырядилась, просто как настоящая принцесса. Я посмотрел на нее и закашлялся. Руководительница сурово спросила:
— Ты что — простудился?
— Нет. Я просто поперхнулся.
— Пойди в туалет и напейся.
Я сходил. Но пить из под крана не стал, потому что знал точно, отчего поперхнулся.
На сцене во время выступления я глядел только на Леночку и путал слова. Мне захотелось читать стихи про нее, а не про партию большевиков. Но ни в первом, ни во втором классе я сочинять не умел. Честно говоря, я даже писал по-печатному, с ошибками.
Куда подевались в сорок первом сестры Асковы, я не знаю. Может, они остались в Москве, а может, их увезли в какую-нибудь тьмутаракань, подальше от войны. Но все-таки это была любовь игрушечная, а по-серьезному я влюбился только в эвакуации…
В четвертом классе у нас появилась новая девочка — Мила Коханова. Ее посадили на третью парту вместе с Левкой. Они сразу спелись и стали болтать на уроке. Таисия пригрозила их рассадить. Мне Мила Коханова понравилась сразу. Я даже не мог с ней разговаривать — коленки вздрагивали. Я, канешно, Левке завидовал страшно.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments