Дела человеческие - Карин Тюиль Страница 54

Спустя несколько часов после выступления на процессе Жан Фарель получил от Баллара смс, коим тот уведомлял его, что «Устный экзамен» в ближайшее время выходить не будет, а сам он должен покинуть канал. «Ну вот, спустя два года Баллар все же добился своего». Жан торопливо оделся, прыгнул в такси и менее чем через полчаса уже сидел у кабинета программного директора. Он прождал уже около десяти минут, когда секретарша подошла к нему и сообщила, что месье Баллар не может его принять. Фарель отстранил ее и ворвался в кабинет, секретарша трусила за ним по пятам. Баллар сидел за столом, прижав к уху телефон.

– Воспитанные люди, прежде чем войти, обычно стучат в дверь, – заметил Баллар и нажал на отбой.

– Приличные люди, увольняя человека с тридцатилетним стажем, не уведомляют его об этом по смс.

– Браво, во всем вы номер один, но сейчас я не могу вас принять, Жан, я жду важного звонка.

– Нет, вы уделите мне пять минут своего времени.

Баллар взглянул на часы и знаком пригласил Фареля садиться.

– Вы не имеете права закрывать мою программу.

– Мне очень жаль, но после того, что произошло, вы не сможете больше работать на нашем канале.

– А что произошло?

– После ваших непристойных высказываний… Вам недостаточно того, что ваш сын предстал перед судом?

– Вам знакомо словосочетание «презумпция невиновности»? Кроме того, мне не в чем себя упрекнуть, лично я никогда не пользовался своей властью, чтобы получить сексуальное вознаграждение.

– Мне не нравятся ваши намеки, Фарель. Я знаю, это непросто, но я не могу держать на канале человека, преуменьшающего тяжесть сексуального насилия над женщинами, тем более что ваш сын обвиняется в изнасиловании.

– Значит, вы все-таки нашли способ меня уволить? И вы полагаете, что на сей раз причина основательная? Вы уже выставили за дверь всех ведущих старше шестидесяти пяти лет, несмотря на петиции телезрителей…

– Действительно, на телевидении до сих пор были в основном белые мужчины за пятьдесят, но публика жаждет перемен: она хочет видеть молодежь, женщин, людей разного происхождения…

– Даже в моем возрасте мне есть что предложить телезрителям. Много лет подряд меня выбирали самым популярным человеком среди французов, и вам это известно…

– Жан, отстраняя вас, я вас защищаю.

– Это заговор, устроенный специально для того, чтобы от меня избавиться. Используя моего сына, целятся в меня.

– Надеюсь, вы не станете развивать теорию заговора – только не вы…

– Слишком многие метят на мое место… и не меньше тех, кто хочет заставить меня заплатить за дружеские связи с прежним президентом.

– Что за бред! Чем выше рейтинг у программы, тем более она защищена, таково правило. Ваши рейтинги не обеспечивают вам неприкосновенность, вот и все, таковы законы рынка.

– Вы прекрасно знаете, что это не так… Порой хватает телефонного звонка, чтобы человек все потерял.

– Я вам уже сказал: мне не нравятся ваши намеки.

Фарель достал из кармана записную книжку. Он стал вызывающе ею размахивать, словно пачкой банкнот. Его самоуверенность дала трещину.

– О, я тоже знаю, как устроена система. Видите? Это труд всей моей жизни. Один звонок – и с вами будет покончено.

– А теперь еще и шантаж? За год вы потеряли семьсот тысяч зрителей – такова реальность! Взгляните на себя: мумия, да и только. Жан, уходите на пенсию, запишитесь на гольф, бридж, еще какие-нибудь игры, соответствующие вашем возрасту… Уходите и не возвращайтесь.

Жан застыл на месте, оцепенев от жестокой отповеди Баллара. Еле удержался, чтобы не вцепиться ему в горло. Будь у него нож, он выколол бы ему глаза, чтобы он не мог больше смотреть дебильные программы, которые предлагали ему продюсеры. Жан шагнул к Баллару.

– Вы помните, что сказал Черчилль, когда весь мир приветствовал дипломатическую победу Чемберлена пятого октября тридцать восьмого года ^[31]? Вам следовало бы поразмыслить над его словами: «Не думайте, что это конец. Это только начало грядущей расплаты».