Коктейльные вечеринки - Анна Берсенева Страница 53

– Мне казалось, что моя жизнь кончена. – Она тоже не могла ему лгать и, говоря все как есть, не чувствовала такой мелочи, как смущение. – Конечно, я жила, работала, даже вышла замуж. Но это ничего не изменило. Хорошо, что не могла иметь детей. Была причина разойтись. Мне было так стыдно перед мужем, как будто я его обманула.

– Что не могла иметь детей?

– Что не могла его любить. Хотя ему это было и не нужно, может быть.

Ей не хотелось вспоминать о малодушии своего замужества, и она замолчала. Свен протянул руку и коснулся ее виска. Это был простой и ласковый жест – может быть, он видел Верино волнение и просто хотел ее успокоить. Но от его прикосновения она почувствовала то же, что когда-то в лодке на Тимирязевских прудах – что непонятная, но явственная сила входит в нее из его руки. Она вспомнила, как от близости его рук крутился диск астролябии, и улыбнулась.

– Мне стыдно перед тобой, – сказал он.

– За что?

– Я обещал, что приду, и не пришел.

– Это не от тебя зависело.

– Это был бы аргумент для суда. Но для самого себя это не аргумент.

Вера понимала, что он говорит правду. Все было правдой в нем – и эти слова, и… Да, и его смятение, которое она чувствовала тоже. Холод пронизал ее, и не от земли он шел.

– Ведь ты не один, Свен, да? – тихо произнесла она.

– Да. У меня есть жена.

– И дети?

– Нет.

Он не сказал «но это не важно», само собой подразумевалось, что его неодиночество – существенное обстоятельство, есть при этом дети или нет. Аргумент не для суда, а для самого себя.

– Вера, мне важно, чтобы ты знала, как я отношусь к тому, что произошло между нами, – сказал он. – Это стало прошлым, но не стало для меня случайностью, как не было случайностью тогда. Это то, что я всегда хотел сказать тебе.

Она улыбнулась, сдерживая слезы. Строй английской речи! Как он ясен и прям, как не допускает двусмысленностей и недомолвок.

Что она может ответить? Поблагодарить за честность? И это ни к чему – Свен не может лгать так же, как не мог бы не дышать, и благодарить его поэтому не за что.

Луна поднялась из-за горизонта, осветила степь и небо, но звезды не потускнели.

– И всегда знал, что мы встретимся. – Лицо Свена было освещено луной, но светилось словно само собою. – Эта уверенность возникала вспышками. И совсем недавно тоже. Уже здесь, в Монголии.

Вера понимала, что в свете луны и он отчетливо видит ее лицо. Не хватало, чтобы на нем блеснули слезы!

– Да? – Она постаралась улыбнуться. – От чего же она возникла здесь?

– Я нашел вот это. И подумал о тебе.

Свен опустил руку в ворот рубашки, через голову снял шнурок, на котором висел круглый предмет, и протянул его Вере. Она придвинулась ближе, чтобы разглядеть.

На раскрытой ладони Свена лежал крупный овальный камень. Вера не сразу увидела тонкий серебряный ободок и не сразу поняла, что это кольцо. Цвет камня невозможно было определить в полумраке, ясно было только, что он прозрачен, но не как вода, а как туман.

– Это нефрит, – сказал Свен.

– Странно, что ты нашел его здесь, – сказала Вера, рассматривая кольцо.

В серебряной линии обрамления, и в форме камня, и в шлифовке было что-то слишком тонкое для того, чтобы работу можно было считать кустарной.

– Я тоже заметил, – кивнул Свен. – Мне подарил его шаман. Но оно не похоже на шаманское. Скорее на коктейльное. Я смотрел американскую довоенную хронику, мне нужно было для фильма, и видел такие кольца, они тогда были в моде. Здесь всегда сходились странные пути, но все-таки его путь слишком странен. Как оно попало в монгольскую степь, непонятно.

«Как я попала в монгольскую степь, как ты попал сюда, как мы встретились здесь с тобой? Что значит по сравнению с этой непонятностью кольцо, хотя бы и коктейльное!»

– Я буду тебе благодарен, если оно останется у тебя. Наша встреча потрясла меня. И тогда, и сейчас. Пусть останется.

Свен взял Веру за руку и надел кольцо на ее безымянный палец. Свободной рукой она обняла его за шею. Та девочка в лодке посреди Тимирязевского пруда не поцеловала бы его первой. Но ни девочки той давно не было, ни будущего, которое тогда представлялось ей безбрежным.

Вера почувствовала, как дрогнули его губы, когда их коснулся ее поцелуй. От его ли желания, в ответ ли ей только? Она не знала. Она целовала его, чувствуя, как с каждым поцелуем сокращается время, отпущенное им. Бесценное, невероятным образом подаренное время.

И ее пальцы, расстегивающие на нем рубашку, и возрастающий жар его поцелуев, и его плечи, пылающие, несмотря на холод ночной степи, как пылает и ее тело, открытое ему, отдаваемое без оглядки, – всего этого не будет больше никогда, все это дано на один миг. Счастливый или горестный, уже не важно.