Чикаго - Аля Аль-Асуани Страница 53

Все, что произошло в тот вечер с Тариком Хасибом, произошло помимо его воли. Не в его власти было подчиниться или воспротивиться, и если бы ему пришлось пережить это еще сто раз, то снова случилось бы то, что случилось. Он очнулся, когда уже прильнул к Шайме. Она подняла руку, чтобы взять с полки посуду, он почувствовал ее грудь совсем близко, инстинктивно потянулся к ней рукой и обнял. Она не возражала.

Тарик почувствовал, как это мягкое тело заполняет все его существо. Он завел ей руки за спину и начал целовать губы, лицо, волосы, шею и подбородок. Ее кожа оказалась на ощупь такой нежной, что привела его в еще большее возбуждение. Он продолжал целовать ее в шею и лизать ее маленькое ушко, которое затем прикусил губами, так, как он видел в порнофильмах. Она впервые негромко, но страстно застонала и прошептала какие-то слова, которые он не расслышал, как будто пыталась что-то возразить для приличия, но сама прекрасно знала, что это уже ничего не изменит и что она просто пытается снять с себя ответственность, перед тем как отдаться нахлынувшим чувствам.

Через несколько минут жарких объятий он расстегнул на ее абае тихо звякнувшую молнию. Шайма не сопротивлялась, только следила за его руками, как загипнотизированная. Он распахнул абаю, стиснул розовый хлопчатобумажный бюстгальтер и обнажил груди, подобные двум спелым плодам. Тарик вдохнул, громко выдохнул и вжал голову между ее грудей. Он испытал невероятную нежность. Ему вдруг захотелось плакать, словно от горя, что он не сделал этого раньше, как потерявшийся ребенок, отчаявшийся встретиться с матерью и вновь нашедший ее, как будто тепло, идущее от них, было знакомо ему и раньше, но его оторвали от этого источника теплоты, и вот он к нему вернулся.

Тарик покрыл ее груди поцелуями и нежно прикусил их. Шайма тихонько вскрикнула от боли, и тогда он понял, что ее тело в его руках, что оно подчиняется ему, отвечает ему взаимностью и зовет идти дальше. Он расстегнул брюки и прижался к ней. Он не посмел сорвать с нее абаю, но телами они слились друг с другом, и их мышцы сокращались в одном ритме, пока они не преодолели пик наслаждения. Тарик дрожал всем телом от экстаза, от настоящего плотского удовольствия, а не того искусственного, которое он каждый вечер получал в ванной. Ему показалось, что вот сейчас он рождается, воскресает из мертвых, оставляя навсегда свою старую серую жизнь и начиная другую, настоящую.

Он зажмурился и крепко обнял Шайму, как будто хотел вцепиться в нее, укрыться в ней, чтобы никогда не покидать. Он стал жадно вдыхать аромат ее духов и целовать снова. Он был готов заниматься с ней любовью еще и еще, делать это бесконечно, но вдруг почувствовал слезы на ее лице. Он открыл глаза и поднял голову, словно очнувшись. Провел рукой по ее щеке, и она расплакалась.

— Как же я ненавижу себя! — всхлипнула она.

— Я люблю тебя, — сказал он, целуя ее руки.

— У меня нет моральных принципов!

— Почему ты так думаешь?

— Я стала падшей женщиной!

— Ты — самый прекрасный человек на свете!

Она посмотрела на него сквозь слезы:

— Ты не можешь уважать меня после того, что мы сделали!

— Ты моя жена. Как я могу тебя не уважать?!

— Но я не жена тебе!

— Разве мы не собираемся пожениться?

— Да… Но мы не должны были делать этого сейчас.

— Мы не совершили никакого прелюбодеяния. Мы любим друг друга, и намерения у нас чистые. Бог простит!

Она посмотрела на него внимательно, как будто хотела удостовериться в его искренности.

— Ты не изменил своего мнения обо мне? — спросила она шепотом.

— Я никогда его не изменю.

— Поклянись, что не перестанешь меня уважать.

— Клянусь Аллахом, я буду уважать тебя!

— Клянусь тебе светлой памятью своего отца, Тарик, что до тебя я ни с кем этого не делала. Я сделала это с тобой, потому что я тебя люблю.