Девушка и скрипка. Жизнь на расстроенных струнах - Мин Ким Страница 52

Ключ нашелся. Он открыл музыку. Открыл Мин.

Мои чувства ко мне вернулись.

Кода

Несколько дней назад я впервые выступала на публике. Ничего грандиозного, просто ужин в частном особняке. Некоторых из гостей я знала, большинство были мне незнакомы. Я играла в столовой. Гости сидели за столом, перед ними стояли нетронутые пока что первые блюда. Несколько слушателей, оказавшихся слишком близко, вынуждены были отойти, чтобы нам с моей Амати не было тесно. Я впервые называю ее так — моя Амати.

Выступление предстояло несложное. Просто аккомпанемент к ужину и разговорам. Я выбрала для него Юмореску № 7 Дворжака. Я слышала ее в исполнении Крейслера много лет назад, когда была маленькой, и думала, что для счастья мне достаточно просто играть на скрипке, и ничего другого не нужно. Дворжак написал юмореску, когда отдыхал с семьей в Богемии. К тому моменту он уже пару лет жил в Америке. Но во время этого отдыха он начал собирать материал для цикла, который изначально планировал как фортепианный. Дворжак сделал наброски к первой юмореске 19 июля 1894 года, и полностью закончил все уже через месяц, в августе.

Цикл мгновенно обрел популярность. В Штатах на музыку седьмой юморески даже был написан весьма фривольный текст о железнодорожных туалетах. Она стала одной из моих самых любимых вещей — примером волшебного прикосновения Крейслера. Читая эти строки, вы наверняка думаете, что никогда не слышали ее, но позвольте мне заверить вас, что это не так. В основе юморески — одна из тех мелодий, которые, кажется, существовали всегда. Вы узнаете ее с первых же нот.

Она несет тот редкий дар, от бремени которого некоторые отказываются, особую гармонию, витающую где-то в облаках и ждущую, что ее поймают, запишут и исполнят.

Я часто ее играла в молодости. И теперь я играла ее снова. Звуки наполняли комнату, занимали все пространство, музыка словно вырастала над слушателями, обволакивала их. Амати предназначалась для бо2льших помещений, чем это, и все же именно так, судя по всему, скрипки звучали когда-то на званых вечерах в салонах Вены, Зальцбурга и по всей Европе. Именно так слышали свою музыку Шуберт и Бетховен. Для них она была не просто последовательностью нот. Они по-настоящему глубоко чувствовали физическую составляющую, натяжение струн, страсть исполнителя.

И вот я стою посреди современной копии салона тех времен, играю перед людьми, обратившими ко мне свои лица. Я на рубеже, на пороге — могу войти, могу остаться снаружи. Комнату наполняет юмореска, то очаровательная, то грустная, то изменчивая. Она зовет куда-то. Она словно воспоминание о чем-то, чего с вами никогда не происходило, но воспоминание это у вас в крови, словно наследие предков. Прошлое и будущее, надежда и печаль, сожаления и радость — все здесь, в струнах скрипки и под моими пальцами, в моей руке, в смычке, в легких скрипки. Все, что уже прошло и что ждет впереди, вырывается на свободу, растворяется в воздухе.

Я снова играла, меня снова слушали. Я делала то, что должна, то, ради чего родилась на свет. И в этом истина: да, я была рождена для этого, меня не учили этому, я не училась сама, я просто родилась с этим талантом, как Риччи, как Крейслер и Хейфец. Да, эти имена громче, чем мое, но дело не в имени. Дело только в скрипке, лежащей в руке. И это было только начало.

Теперь я снова играю Брамса. Это тот же Брамс, и в то же время не тот, потому что я уже не та Мин, записи которой вы, может быть, слышали. Я изменилась. Жизнь бывала ко мне жестока. Со мной происходили вещи, которых я не заслужила. Но и ответственности за них я с себя не снимаю. Я доверяла людям, которым нельзя доверять. Слушала тех, кого слушать не надо. У меня были родители, но я их толком не знала, а они не знали меня. Что-то всегда мешало.

Стоит ли винить в этом скрипку? Вовсе нет. Не нужно вообще никого винить. Просто так случилось. Я родилась в Корее. Я кланялась отцу и снимала обувь перед тем, как сесть за стол. Я играла разные мелодии и получала призы. Потом я нашла свою скрипку. Послушала не того человека. Я была все той же маленькой корейской девочкой, выброшенной в чужой мир. Меня просили выступать, когда я еще толком не понимала, кто я такая. Этот мир по-прежнему чужой, а я по-прежнему кореянка, но больше я никому не кланяюсь. Теперь я знаю, кто я такая. Моей Страдивари больше нет, но я все равно до сих пор иногда слышу, как она меня зовет. Моя Страдивари исчезла, но я снова могу играть. Я помню ее, а она помнит меня. Она вспомнит меня, когда на ней снова сыграют перед публикой. Распахнет сердце и вспомнит.

Меня зовут Мин.

Я играю на скрипке.