Антиквар - Марина Юденич Страница 52

Но — гены!

Страх, без сомнения, был генетическим.

А незнакомец, как ты уже, понял, представился сотрудником ФСБ.

Мы встретились в баре отеля, который он назвал, небольшого и довольно скромного. Человек оказался совсем не таким, каким — в рамках сложившегося стереотипа — я представляла. Настолько не таким, что, оказавшись в полупустом баре, я долго озиралась в поисках мужчины, назначившего встречу. И не нашла никого похожего. Решив, что он опаздывает, уселась за столик, заказала кофе и приготовилась к ожиданию.

Когда болтливый француз, непринужденно трепавшийся с барменом у стойки о достоинствах спортивных автомобилей, захватив свой аперитив, непринужденно приблизился к моему столику с традиционным вопросом, не буду ли я возражать… я, как ты понимаешь, довольно решительно ответила, что буду.

Тогда он перешел на русский: «А мне казалось, мы договорились о встрече».

Разговор был долгим.

Ведомство, которое он представлял, всерьез взялось за семейство Лемехов, а вернее — за историю тихого угасания одного из совзагранбанков, одновременно с рождением и стремительным ростом семейного бизнеса.

Лемех-старший в ту пору нежил старые косточки на Гибралтаре, возглавляя одно из зарубежных отделений банка.

Откровенно говоря, я мало чем могла быть полезна нежданному визитеру. Не потому, что намеревалась что-то скрывать, просто ничего не знала о делах Леонида.

Надо сказать, приезжий не давил, не уличал, правда, дотошно выспрашивал какие-то мелочи, возможно, для него важные. И в какой-то момент заговорил об отце. Кстати… Папа умер. Ты знаешь?

— Нет. Прости. И прими… Как это обычно говорится…

— Не надо, как обычно. Я сказала об этом совсем не ради соболезнований. Чтобы ты понял: упоминание отца в связи со всеми лемеховскими аферами меня даже не возмутило — ужасно обидело. Слишком хорошо знала позицию папы, помнила наш с ним давний разговор, как раз в канун рождения «Лемех-банка». Настолько обидело, что не смогла сдержать слез, начала эмоционально что-то лепетать.

И тогда он аккуратно — не ласково, знаешь, по-мужски, — по-дружески, успокаивающе положил ладонь поверх моей руки.

"Успокойтесь, Елизавета Аркадьевна. Ваш отец был кристально честным человеком и сделал многое, чтобы предотвратить это преступление. К сожалению — не смог. Слишком высоко сидели покровители Лемехов и собственно партнеры. Ситуация изменилась только теперь. А вернее — только начинает меняться. Потому, собственно, я здесь. И не я один. И не только здесь.

Жаль, Аркадий Анисимович до этого времени не дожил".

Вот, собственно, и вся беседа. Мы простились и больше не виделись никогда. Правда, говорили. Но об этом позже.

Дальнейшее известно мне только по тому, что обрывками попадало в прессу: слухи, намеки, предположения. Ситуация, похоже, действительно начала меняться, но не слишком радикально. Возможно, так и планировалось, возможно, торможение оказалось вынужденным.

Но как бы там ни было. Лемех, как тебе известно, остался в бизнесе и даже некоторым образом на плаву, однако львиная доля капиталов как-то тихо и почти незаметно была утрачена. То ли перекочевала на прежнее место — в государеву казну. То ли вложена туда, куда было указано. Словом, он заметно потерял в весе. Финансовом, разумеется. И влияние, как я понимаю, тоже изрядно поубавилось.

Тем более странным стал для меня звонок одного из его адвокатов. В то время я уже рассталась с Анри, вернулась в Москву, жила с мамой в старой родительской квартире и интенсивно подыскивала работу. И вдруг звонок, и предложение принять в качестве подарка этот дом и двести пятьдесят тысяч долларов на счету одного из российских банков. Сформулировал он, правда, как-то иначе — сухо, на своем кондовом юридическом наречии. Но по сути — так.

«С какой стати, — спрашиваю, — такая неслыханная щедрость?»

Мэтр понес было что-то про благородство Леонида, но эти трели очень мало походили на правду. Пришлось оборвать.

Бедняга помялся-помялся, но — делать нечего — выложил все как есть.

Кем-то — кем именно, уточнять не стал, однако, понятное дело, теми, кто вправе диктовать такие условия, — было решено, что этот дом и еще некоторая недвижимость, а также изрядная денежная сумма… как бы это сказать? — превышают тот минимум, что дозволено было иметь господину Лемеху.

И встала дилемма. Либо инициируется процедура конфискации, со всеми предварительными этапами — судами и прочим. Либо господин Лемех по собственному усмотрению и доброй воле передает на безвозмездной основе указанное имущество и средства общественным организациям, благотворительным фондам, частным лицам.

Частным лицом, как ты понимаешь, оказалась я, большая часть перешла каким-то детским фондам, клиникам для престарелых, инвалидов — откровенно говоря, я не слишком этим интересовалась.

— Послушай, но почему он выбрал тебя? Мне показалось, расстались вы не слишком дружелюбно.

— Правильно показалось. Леня поначалу был ошарашен, потом возмущен и потрясен. Прежде всего его беспокоила собственная репутация, которая определенным образом страдала. Однако никаких мерзостей из числа тех, что легко мог наделать — не совершил. Даже наказывать меня примерно не стал. Хотя, наверное, смог бы, если б очень постарался.

— Побоялся новой французской родни?

— Отнюдь. По части всевозможных пакостей Леня большой мастак. Причина заключалась в другом. Во время бракоразводного процесса — а он был обставлен вполне по-европейски, с адвокатами, демонстрацией грязного белья, перемыванием всех костей — юристы Анри раскопали восхитительную историю. Оказывается, мой благоверный лет десять был параллельно женат на даме, несколько моложе меня и, должна признать, весьма приятной наружности. Такая, знаешь, классическая блондинка с ногами от ушей. Прочие достоинства, как я понимаю, были значительно скромнее, потому что бизнес, который пытался организовать для нее Лемех, постоянно проваливался. Зато она благополучно родила ему дочь. И, наплевав в конце концов на бизнес, он поселил их где-то в Европе. Решил при этом — странное все же создание мой бывший муж! — слепить из нее светскую львицу. А вернее — полусветскую, то бишь даму полусвета. Потому что стал щедро финансировать PR-проекты, типа фотосессии собственной жены и матери своего ребенка для журнала «Playboy».

Ракурсы притом выбирались не то чтобы с намеком на эротику — совершенно откровенные, во всей, что называется, красе.

— Но зачем?

— Не знаю, говорю же — странное создание, мой бывший муж. Мне, а вернее, юристам де Монфереев эта история, однако, пришлась как нельзя кстати. К тому же девочка — ей тогда было уже лет семь или восемь — даже не догадывалась, что у папы имеется в наличии вторая, официальная жена.

— Две официальные жены — как такое возможно?