Звезда Одессы - Герман Кох Страница 51

Это жене пришло в голову поручить «маленький ремонт» первого этажа своему брату. Сначала я возражал, но быстро сдался, согласившись с ее доводами: хотя шурин, с точки зрения членов его семьи, и был дармоедом, он, несомненно, всегда стремился «подхалтурить». В те часы, когда он не «медитировал» на диване, он расширил кухню у себя дома, что, впрочем, было совершенно не нужно, и выложил ванную оригинальной португальской керамической плиткой, намереваясь создать там, по его словам, «южную атмосферу». С португальской плиткой вышло то же самое, что и со сгоревшими у Ивонны в духовке блюдами, созданными по заграничным рецептам. В этой квартире — на темном верхнем этаже дома, стоящего на такой же темной улице в районе Амстердам-Запад, — просто невозможно забыть, что ты находишься в насквозь сволочном окружении, «по-южному» там никогда не было и не будет, даже если шурин разукрасит все стены и потолки римскими фресками и помпейскими мозаиками.

Меня пугало его присутствие на первом этаже, сопровождавшееся сверлением и стуком, а еще больше — его присутствие за нашим кухонным столом после выполненной работы: он скручивал самокрутки и дул пиво, наводя на нас тоску своим вялым философствованием, рассуждениями о важности «внутренней гармонии тела и духа» и о реинкарнации. Хуже всего было последнее. Несколько лет назад он уверовал, что уже не раз «реинкарнировался»; первую, очень тяжелую, «прошлую жизнь» он провел в Провансе, будучи Винсентом Ван Гогом, затем был французским генералом, сражавшимся при Вердене, а в последний раз — заключенным, который скончался в немецком концлагере. Жестокие гонения стали причиной его нынешнего депрессивного состояния и «темных» ощущений.

Я встречал и других людей, верящих в реинкарнацию. Главное сходство между ними заключалось в том, что в прошлом они неизменно были известными людьми. Винсент Ван Гог в течение своего провансальского периода еще только боролся за признание публики, но ведь позднее для него выстроили целый музей; то же самое можно сказать о перевоплощении в александров македонских и наполеонов, и даже заключенные в концлагерях стали «исторически знамениты», если так можно выразиться. При этом никто не становился, например, охранником в том же концлагере: очевидно, прошлая жизнь, в которой человек до смерти забивает узника дубинкой, была никому не нужна.

Вспоминаю воскресное утро, когда шурин впервые завел разговор о «прошлых жизнях»; мы сидели в ужасной блинной, и я чувствовал себя без вины виноватым за то, что он при собственных детях рассказывал о тяжелых временах в концлагере, из-за которых папа иногда становится грустным и мрачным. Я глядел на него — тупая физиономия, избалованный вид, — а он совершенно спокойно разрезал блин со шпиком. Я подумал, что если бы сам верил в «прошлые жизни», то с удовольствием вернулся бы в то время — и не важно, в какое место, в концлагерь или куда-нибудь еще, — чтобы собственноручно его отколотить. По-хорошему, в этой жизни он заслуживал трепки куда больше, чем во всех прошлых жизнях, вместе взятых.

— Нет, так я работать не могу, — сказал он, в первый раз посетив квартиру госпожи Де Билде.

Держа руки в карманах, он стоял в кухне и разглядывал мешок сухого собачьего корма, лежавший на столе. Взгляд его был печальным: возможно, он возлагал на собаку, изображенную на пакете, персональную ответственность за то, что никак не может начать ремонт. Собака, черно-коричневая, восхищенно подняла одно ухо, будто уже издалека слышала, как вкусные кусочки падают в ее миску. Невольно я подумал о фотографе, который уговорил собаку позировать с поднятым ухом, а потом подумал о Петере Брюггинке; надо бы ему перезвонить сегодня или в крайнем случае завтра.