Пианисты - Кетиль Бьернстад Страница 51

Они не возражают. Это было бы бесполезно. И когда они наконец уходят, я счастлив остаться один. Но на что же мне употребить этот день? Я сажусь на диван. Сердце у меня стучит, ведь я уже давно все решил.

Я звоню на Сандбюннвейен. Ничего себе адресок, думаю я. Но именно там живет Сельма Люнге, красивая, умная, известная во всем мире, легендарная. Живет с человеком, у которого волосы торчат во все стороны и который выглядит так, словно он только что встал с постели, и хотя его главный труд называется «О смешном», сам он умеет только хихикать. Она, как и Ребекка, наслаждается своим покоем. Сельма Люнге отказалась от блестящей карьеры. Больше ей не нужно готовиться к концертам. Ни к концерту Брамса с Филармоническим оркестром. Ни к трем последним сонатам Шуберта, в Ауле или в Мюнхене. Теперь она может быть только собой. Ее имя — синоним успеха. Прекрасная, как Мадонна Мунка. Ни один критик не может теперь ее унизить.

— Люнге, — отвечает она по телефону.

— Это Аксель Виндинг.

Она смеется:

— Давно пора.

— Ты ждала моего звонка?

— Конечно.

— Значит, хорошо, что я позвонил?

— Безусловно.

— Когда мне можно прийти?

Она медлит минуту.

— Приходи послезавтра. В начале второй половины дня.

После этого разговора я чувствую себя неприкаянным. Не знаю, что мне делать ни с собой, ни со своим телом. Я сажусь заниматься. Это единственное, что я умею, думаю я. Часы идут. При желании я могу заниматься двенадцать часов подряд. Но занимаюсь только шесть или семь. Я знаю, что уроки в школе кончаются в три часа дня. Я мог бы стать у окна и высмотреть Аню, но чувствую, что мне не следует перебарщивать. Вместо этого я звоню Маргрете Ирене.

— A-а, Аксель! Я только что вернулась домой! Ты меня опередил. Поздравляю с днем рождения!

— Спасибо!

— Какие у тебя планы? Никаких? Прекрасно. У меня для тебя приготовлен совершенно особый подарок. Можешь прийти ко мне к семи? Мама уйдет в свой швейный клуб, папа будет в «Ротари». Я приглашаю на ирландский соус. Надеюсь, ты не откажешься?

Я не отказываюсь. Я уже заметил, что не могу отказаться от Маргрете Ирене, как люди не могут отказаться от своих порочных привычек. Я всегда прихожу к ней подавленным и всегда после этого чувствую себя грязным, но это неудивительно. И это не воображение, а факт.

Однако сегодня я иду к ней даже слишком рано. Нам надо о многом поговорить, хотя нас ждет еще и другое — украденное счастье, обжигающая радость.

Она целует меня в губы.

— Поздравляю, Аксель.

— Не с чем.

— Почему? Восемнадцать лет — это много.

Я ищу глазами подарок, но ничего не нахожу.

— Идем, тебя ждет ирландский соус, — говорит Маргрете Ирене.

Мы едим. Пьем красное вино. Это мой восемнадцатый день рождения. Говорим о том, что случилось. О падении Ребекки на сцене. О приеме после концерта. Маргрете Ирене весела и счастлива.

— Я близко с ним познакомилась. С Арро. Он готов давать мне уроки. Подумай только, стать ученицей Клаудио Арро! Но ты где-то пропадал весь вечер. Что с тобой было, Аксель?

— Меня весь вечер тошнило. Наверное, я не справился с нервным шоком. Случай с Ребеккой напомнил мне о том, что, возможно, ждет меня самого, да и вообще всех нас.

Маргрете Ирене мотает головой:

— Ты все видишь в мрачном свете. То, что случилось с Ребеккой, это счастье. Она добилась того, чего хотела, а потом увидела мир в новом свете. Я ей даже завидую.

— Я тоже.

— Но этот путь не для нас. Перед нами открыт весь мир. Через несколько месяцев я окончу гимназию, а ты и так уже совершенно свободен.

Она делает глоток вина. Я тоже. Наши глаза встречаются. Теперь между нами появилось расстояние. Какая-то неуверенность. У нее есть страховочная сетка. У меня — ничего.

— Но я не знаю, на что мне употребить эту свободу, — говорю я.

— Ты должен дебютировать. И твой дебют будет самым успешным. Успешнее, чем дебют Ани Скууг. Чем мой. Потому что ты играешь лучше нас всех. Просто ты сам еще этого не знаешь.

— Стоп! Ты ошибаешься и прекрасно это знаешь. Откуда взялся миф, будто я так хорошо играю? Когда я так хорошо играл? Да никогда. Просто я предпочел все поставить на музыку, бросил школу и напугал вас. А чего я достиг? Ничего.

— Твое время еще придет. Будь уверен.

Мы сидим в гостиной, где стоят динамики Bowers & Wilkins и все пластинки. Эта гостиная теплее, чем гостиная Ани. Я признаюсь себе, что мне всегда здесь нравилось, но неприязнь, которую я с первой минуты чувствовал к Маргрете Ирене, смешалась с чувством стыда и желанием. Я уже не понимаю, что я чувствую на самом деле.

— Что ты хочешь послушать? — спрашивает Маргрете Ирене. — Ведь сегодня твой день рождения.

— Может быть, Шуберта? Квинтет до мажор?

— Шуберт так Шуберт.

Она идет к полке с пластинками. Я смотрю, как она достает пластинку, кладет ее на проигрыватель. Неловкие движения. И все-таки она слишком самоуверенна. Мне никогда не хотелось ее. Но, тем не менее, она проделывает со мной все, что хочет. Есть такие люди.

— Я звонил Сельме Люнге. Она согласилась давать мне уроки.

Маргрете Ирене поворачивается ко мне, она явно удивлена.

— Вот так вдруг?

— Она дала мне понять.

— Да, ведь теперь Ребекка не будет у нее заниматься. Надо заполнить пустоту.

— Я поступил глупо?

— Заниматься у Сельмы Люнге совсем не глупо. Но будь начеку, Аксель. Она — ведьма.

Я киваю.

— Хватит с тебя и того, что было… с твоими дамами, — хихикает она.

— Что ты имеешь в виду?

Она не отвечает. В динамиках уже слышно шуршание. Сейчас начнется музыка. Шуберт. То, невысказанное. То, что связывает меня и Аню.

Мы целуемся. Концерт кончился. Я собираюсь уходить. Встаю.

— Было очень приятно.

— Ты всегда такой вежливый, Аксель.

— Вежливость — добродетель. Но мне пора.

Она смотрит на меня. Держит меня обеими руками. Ее глаза сияют.

— Ты еще не можешь уйти. Ты еще не получил подарка. Она ведет меня в спальню.

— Сегодня мы сделаем это по-настоящему, — говорит она. Меня охватывает тоска.

— Я устал.

— Только не для этого.

Теперь все решает она. Постель приготовлена, Маргрете Ирене зажигает свечи.

— Может, это неправильно?