Лавка нищих. Русские каприччо - Борис Евсеев Страница 51

1

Все рассыпалось, разломалось и разъехалось в разные стороны. И только они так и держатся вместе: «чужая мать», «недоживший отец», младшенький брат, и сам Чугунок – малец одиннадцати, исполненных мутноватой горечи, лет.

2

Раз в неделю Чугунок, выйдя из дому, идет не в школу – идет в далекое постороннее место.

Отмахав почти три километра, он выходит к железной дороге. Выходит, в аккурат к летящей из Александрова в Москву электричке. В 10.02 эта электричка проходит Радонеж, в 10.06 станцию Каллистово. А в 10.04 – всегда бывает в том месте, к которому Чугунок и поспешает. Глядя электричке в хвост, на сизые облизанные колесами рельсы, он радуется, что не опоздал.

3

Чугунок всегда приходит точно, хотя такую точность и трудновато расчислить. Но он никогда ничего и не «расчисляет». Просто чувствует: пора выходить. И выходит.

Чугунок – круглоплечий, носатый, крепкий. За это и за то, что лицо у него словно слегка подкопченное, – Чугунком и зовут.

Прозвал его так отец. Как-то, щелкнув сына по темечку и услыхав в ответ тугой округлый звон, отец убрал распрямленный палец и крикнул: «Да у тебя, парень, голова, как „чугунка“ поет! Чугунок ты у нас, вот ты кто! Так, мать?»

Отец Чугунка нелепо погиб на этом самом перегоне, между станциями Радонеж и Каллистово. Попал под александровскую электричку, идущую в Москву без остановок.

Одни говорили: под электричку отец попал случайно. Другие – не случайно, нет. Про случайность и неслучайность Чугунок никогда не думает. Просто прикидывает: мог или не мог отец, «из положения сидя», оттолкнуться от рельсов, на которых сидел.

Однако отец сидел на рельсах, перебросив полусогнутые ноги внутрь путей, на шпалы, и как машинист вырвавшейся из-за поворота электрички ему ни сигналил – с рельсов не поднялся.

Электричка на тормозе тащила отца впереди себя, а потом под собой еще 150 метров, почти до Каллистова. И это было для Чугунка самым тяжким и болезненным. И тогда, когда он только узнал об этом, и сейчас, когда шел, обламывая сухие головки с высоких осенних бурьянов.

Чугунок пока еще не верил, что человек взаправду и до конца умирает. Даже когда человека сжигает молния, или когда его протыкают ножом. Не верил он и тому, что отец умер сразу же, и этих мученических ста пятидесяти метров – пока тормозящий поезд тащил его – не чувствовал.

Сам Чугунок только про эти 150 метров и думал, только их и чувствовал. Он просматривал их, как ленту видика, и придумывал разные способы, применив которые, отец мог бы спастись.

Поначалу способы казались правильными, «сходились» с ответом, где-то на последней странице задачника под названием «Чугункова жизнь» записанным. Но потом все пять способов (а их всегда было пять, ровно пять!) – оказывались неправильными, с ошибкой. Чтобы ошибку эту исправить, Чугунок разные способы в уме и крутил.

4

Первый способ спасения был таким: моментально спружинив и перевернувшись на спину, отец вжимался в днище головного вагона и все 150 метров пути до станции Каллистово, удерживал себя под поездом. Руки у отца были крепкие, тренированные, такие же, как и у самого Чугунка.

Однако, отца подводили ноги. Когда-то в юности он играл в футбол и повредил левый голеностоп. Голеностоп сильно, хотя и нечасто, болел, и Чугунок, мысленно требовавший, чтобы отец вжимал себя в днище головного вагона как можно плотней, понимал, даже ясно видел: уже на пятидесятом метре левая нога отца, обутая в высокий ботинок, – начинает слабеть, ее продергивает судорога, нога сгибается в колене, цепляет пяткой шпалу...

Второй способ, или второй вариант, резво начинался, но и быстро заканчивался: после удара левым крылом электрички, отец, тяжко разбитый, но не мертвый, скатывался с откоса, по сиреневому февральскому снежку, к краю подступившего к насыпи болота...

Однако Чугунок, считавший в уме лучше сверстников и сверстниц, имевший пять неоспоримых баллов по математике, хорошо понимал: отец сидел, как раз дожидаясь поезда, сидел расставив ноги меж рельсов, и потому вылететь за пределы полотна никак не мог.

Почему отец сидел так, а не как обычно сидят на рельсах – выставив ноги за полотно – Чугунок думать не хотел.

Третий способ был самый легкий и самый сладкий.

Пролетал где-то невдалеке от железнодорожного полотна зябнущий ангел, взмахивал повелительно жестким, как наст, крылом, отец просыпался, обтряхивал с плеч снежок, говорил, покрякивая: «Что ж это я, братцы, творю? Сплю я сидя, что ли?»

Отец подымался и шел, насвистывая, к станции Каллистово, рядом с которой работал.

И уже ни на какие рельсы по пути не садился!

Но и третий вариант – рассыпался.

Потому что: если ангел действительно был и если хотел вмешаться, то давно замирил бы отца с матерью, или подыскал отцу подходящую работу по специальности. Отец был классный диспетчер, и работать ему надо было в Москве, в централке, а не искать работу «по месту жительства», как ему в последние годы советовали.

5

Так они и существовали вместе: чужая мать, недоживший отец, Чугунок и его младший, то ли родной, то ли неродной брат.

Чужая мать все время стирала и на Чугунка покрикивала. («Чужой» ее назвал еще отец, так же звал теперь и Чугунок). Недоживший отец все тормошил и тормошил Чугунка во снах. То ли родной, то ли неродной брат ничего еще не понимал. И к нему Чугунок не знал, как относиться.

Неродным брата тоже назвал однажды отец, но в этом Чугунку верить отцу не хотелось.

Ну а сам Чугунок оставался такими, каким и был: он не рос.

Сначала думали – не растет Чугунок от табака. Правда, куривший с семи лет Чугунок – в десять курить перестал. Тогда стало ясно: не растет Чугунок по какой-то другой причине.

Вскоре Чугунку так и сказали: «Не любят тебя, вот и не растешь».

Чугунок знал, что чужая мать и трехлетний брат его не слишком-то любят. Но отец-то его любил!

Даже взял один раз с собой на работу. Еще когда работал диспетчером в Москве.

Диспетчерская сразила Чугунка наповал.

Белые столы, «компухи», клавиши, микрофоны, динамики – и всем этим владеющий, всем управляющий отец.

В диспетчерской было совсем не то что дома! Никто здесь – как чужая мать – на отца не орал, за то, что живут вдали от Москвы, – не укорял. Был отец Бог и царь в этом белом клавишно-механическом царстве!

Может, как раз из-за таких воспоминаний Чугунок и продолжал в уме упорно вычислять способы отцова спасения.