Первая труба к бою против чудовищного строя женщин - Эрик МакКормак Страница 50

Бывало ли с вами такое, что вы словно выходили из самого себя куда-то прочь? Это случилось со мной на следующее утро – утро моего дня рождения. Я как будто наблюдал со стороны за пробуждением другого человека, словно сам уже не обитал в своем теле. Как объективный наблюдатель, я отмечал то, что происходило в моем уме, но уже не по моей воде. Я видел это словно сквозь стекло или воду. Я видел, как я, белый, одутловатый мужчина с тусклыми глазами, поднимаюсь с постели и одеваюсь. Маленькая черно-белая кошка тоже следила за мной.

Собравшись, я оставил снаружи на двери квартиры записку для консьержа и направился в прокат, где предлагали подержанные автомобили. Я выбрал одно из старинных чудищ – тех машин, что были в ходу давным-давно, – выехал из города и двинулся на север. Я ехал много часов, мимо больших и малых озер к горам, где снег выпадает рано.

Оказавшись посреди заснеженных холмов, я уже не мог толком сориентироваться.

Знал я одно: я проехал множество миль по сужавшейся дороге, проложенной снегоуборочной машиной. Еще я помнил, что это мой день рождения. Меня никто не обгонял, сам я несколько раз обгонял машины, такие же старые, как моя, – сплошь зализанные горбы и плавники.

Останавливался я только однажды – в местечке под названием «Верхний Обзор». Я подъехал к ограждению и опустил стекло. Втягивая холодный воздух, я смотрел вперед, на ледяные валы гор. Мороз щекотал тонкие волоски в ноздрях.

Как все это мне знакомо, думал я. Как это знакомо.

Еще несколько поворотов дороги – и я добрался до мотеля, старомодной гостиницы с мерцающей электрической вывеской: «Горец». У двери красовалась резная фигура воина в юбке с занесенным палашом. Женщина за стойкой не подняла головы, когда я вошел, и даже когда спросил номер комнаты.

– Тринадцать, – ответила она, усердно стуча спицами. Седоволосая старуха, полностью поглощенная своим вязанием.

Я прошел по коридору; темно-коричневый немаркий ковер пружинил под ногами. Мне казалось, что это далеко не первый такой коридор в моей жизни.

Дойдя до номера тринадцать, я повернул ручку и толкнул дверь.

Комната – в точности как миллионы других гостиничных номеров, разве немного старомодная, с темными панелями. У постели стояла женщина – обнаженная; она улыбалась, и что-то подсказало мне, что я давно с ней знаком. При виде нее я ошутил такую печаль – сам не зная почему, – что едва не разрыдался.

Значит, вот до чего дошло, твердил я про себя. После стольких лет – вот до чего дошло. Она стоит здесь, в душной комнате, и ждет меня. Глубоко вздохнув, я захлопнул за собой дверь. Прислонился к ней на миг, словно собираясь что-то сказать – может, спросить ее имя или не встречались ли мы прежде. Но когда я попытался заговорить, она с улыбкой прижала палец к губам и покачала головой.

– Не надо ничего говорить, дорогой мой, – сказала она. – Иди ко мне – сейчас.

Я скинул старое клетчатое пальто, которое подобрал в машине (сам не помню, каким образом оно оказалось у меня на плечах, это старое пальто со знакомым, чуть затхлым запахом). Снимая с себя одежду, я как будто снял и печаль. Теперь я полностью сосредоточился на смутных потребностях тела, и постепенно эти позывы, как им и следует, взяли верх. Так всегда бывало. Грудь разрывалась – мне казалось, сейчас она лопнет и наконец-то из нее родится на свет мое сердце. Я хотел как можно скорее излиться в эту женщину и покончить со всем, возвратиться в то, чему я принадлежал, хоть я и не знал, что это.

Но она без труда читала мои мысли.

– Нет-нет, – сказала она, – на этот раз мы спешить не будем.

Она откинула покрывала и заставила меня лечь. На тумбочке стояла бутылочка с маслом. Женщина отлила немного себе на ладонь. Потом встала на колени посреди постели и принялась покрывать теплой смесью мою кожу, втирая ее в каждую часть тела, медленно, осторожно, задержалась на пурпурном пятне, двинулась ниже, тихо меня лаская, затем помогла мне перевернуться на живот, тихонько замурлыкала.

Когда умащение закончилось, она вздохнула – с удовлетворением, как показалось мне, – и сама легла рядом.

– А теперь, – сказала она, – приступим!

Я вскарабкался на нее, приподнялся на локтях и заглянул ей в глаза. Я понимал, что должен это сделать – должен узнать ее. Я готов был даже поцеловать ее в губы, хотя обычно этого не делал. Но она уклонилась от моих губ, поцеловала меня в щеку, потрепала редеющие полосы, прошлась ладонями по пухлому телу (каждый день, глядя в зеркало, я отмечал, каким пухлым я становлюсь, белым и пухлым – одутловатый белый мужчина). Какое-то время она ласкала меня, потом прижала мою голову к груди и укачивала, пока я сосал. Я почувствовал, как ее сосок приподнимается навстречу моему языку, и прикрыл глаза, уткнулся носом в ее мягкое тепло, и мне казалось, будто я чую, как всего в четверти дюйма от поверхности кожи подступает молоко.

– Довольно, – прошептала она. – Довольно, милый!

И она легонько подтолкнула мою голову ниже, мимо того места, где расходятся ребра, мимо сладостной мандалы пупка. Ниже и ниже я скользил по выгнувшемуся навстречу мне телу, соскользнул по животу к месту соединения ног, к мягкой поросли волос, к ее манящему, манящему аромату. Я попытался ввести в расщелину свой язык.

– Нет! – выдохнула она. – Нет!

И начала поворачиваться подо мной, легко скользя, благодаря маслу, перевернулась на сто восемьдесят градусов, и ее голова вынырнула у меня между ног.

Ах! – вот к чему свелись мои мысли. Ах!

Я напряг пенис навстречу ее лицу, навстречу влажному теплу ее губ.

Но снова -

– Нет, – сказала она. – Нет, мой сладкий.

И она продолжала скользить, пока мы не оказались соединены только переплетавшимися ногами: она лежала лицом вверх и головой в изножье кровати, а я уткнулся лицом в подушки.

Чего же она хочет от меня? – недоумевал я. – Чего ждет?

Потом я почувствовал, как она гладит мою правую стопу, приподымает ее и просовывает себе между бедер, почувствовал, как она берет меня за пальцы ноги и начинает осторожно втягивать мою стопу в себя. Я весь затрепетал, отдаваясь мягкому влажному теплу, впитывая ее вздохи, а она раскрывалась медленно, постепенно, пока не приняла в себя все пальцы стопы.