Наши друзья Человеки - Бернард Вербер Страница 5

– Я есть хочу, – стонет Саманта, потирая живот.

– А я думал, раз мы в раю, то не должны чувствовать ни голода, ни жажды.

– Я есть хочу. Я пить хочу. Я ЕСТЬ ХОЧУ!

– Никто не придет. Мы, как Робинзон Крузо и Пятница, предоставлены сами себе.

– Ты меня бесишь.

– Если никто не придет, то мы съедим друг друга.

– Фу! Ты, что же, думаешь, тобой можно соблазниться?

– Напротив, вас я нахожу весьма аппетитной.

Он облизывается.

Она хочет дать ему пощечину. Он еле успевает схватить ее за запястье.

Она пытается осуществить свое намерение другой рукой.

– Вечная проблема с интегристами, – говорит он, держа ее за оба запястья. – С вами невозможно разговаривать, вы тут же переходите к насилию.

– Пусти меня. Ты...

Вдруг сверху сыплется дождь из чипсов.

Рауль оставляет свою пленницу.

Саманта ловит чипсы.

Он тоже подбирает один и очень внимательно его рассматривает.

– Это что за штука? – спрашивает заинтригованная Саманта.

– Консистенция странная, похоже на чипсы.

Он подносит чипс к носу.

– Не пахнет ничем.

Саманта втягивает носом воздух и поворачивается к Раулю:

– Как думаешь, жрать это можно?

– Надо бы попытаться.

– Давай ты.

– Почему я?

– Э-э... Ты – ученый.

Рауль, после колебания, откусывает крошечный кусочек.

– Ну и как?

– Никак. Что-то среднее между хлебом и картоном.

Теперь пробует она.

– Да они восхитительные! – восклицает она. – Как просфора.

Молодая женщина собирает чипсы и набивает себе рот.

– Во всяком случае, это решительно доказывает, что мы не в раю и не в аду, – говорит он назидательно. – Если мы поглощаем пищу, значит, мы находимся все еще в материальном мире.

– Молчи и ешь.

– Наши похитители хитры. Они нас испытывают. Они наблюдают за нашим поведением. Можно утверждать, что еда упала как раз тогда, когда мы держались за руки. Это не случайно. Я вам сейчас покажу.

Он придвигается к ней.

– Лапы прочь!

Саманта делает вид, что дает ему пощечину.

Рауль крепко сжимает ее запястья – сверху снова падает корм.

– Вы видите? Я прав. Каждый раз, когда мы вот так касаемся друг к друга, они бросают нам пищу.

– И что из этого следует, господин Всезнайка?

Он тревожно поднимает голову:

– Они чего-то ждут от нас.

Она, в свою очередь, тоже обеспокоенно смотрит вверх:

– Чего?

– Своих хомячков я награждаю галетами тогда, когда они выполняют то, чего я от них добиваюсь. Вы, наверное, то же самое делаете со своими тиграми, да?

– Я своих кормлю сырым мясом, а не искусственным кормом. От него их рвет.

– Существа, которые за нами следят, – говорит он, глядя на потолок, – кто бы они ни были, считают наше поведение «позитивным» тогда, когда мы вот так держимся за руки.

Саманта застывает на мгновение, потом снова становится на колени.

– Это не просфора и не чипсы, это... манна небесная, – говорит она торжественно.

– Ох, мистики...

– Как у Моисея в пустыне. Бог нас не покинул.

– Эй, Бог! Если ты нас слышишь, не дашь ли еще сандвича с маслом, ветчиной и корнишонами? И пивка? И сигаретки?

Саманта не смеется.

– Политика кнута и пряника, – продолжает он. – Электрический разряд как наказание. Еда как награда.

– С нами делают то же, что мы делаем с животными.

– Так вы думаете, они станут жечь вам ноги раскаленным железом, а мне заливать в глаза едкий шампунь?

– Как я раскаиваюсь в том, что приносила страдания другим!

– Да, правда, все-таки отвратительно то, что она делала.

– Я грешила.

– Опять начинается. Чувство вины. Не верится только, что искреннее.

– Я грешила. И я наказана.

– Вы – да, вы заслуживаете наказания. (Он смотрит на потолок.) Но я? Не понимаю.

– Заткнись!

– Да вы еще и вульгарны. А вульгарность – это один из семи смертных грехов!

– Я тебе сейчас глотку все-таки заткну!

– Вульгарная, агрессивная, прожорливая. Да, тут есть за что прощения просить. Можно добавить еще грубость, суеверность, жадность, капризность, склонность к эксгибиционизму, к постоянным истер...

Она бросается к нему и хочет влепить пощечину, но он пригибается и с трудом увертывается.

Становится в стойку, словно боксер, готовый к схватке.

– Истеричка... На этот раз вы меня не застанете врасплох. В юности я занимался тайским боксом.

– Один раз я тебя достала и еще достану.

Они смотрят друг на друга с вызовом. Она бьет его ногой. Он сгибается от боли.

– Ой! Да она сумасшедшая! Мне больно.

– Алле-ап! Лежать, зверюга. Будь умницей. Понял? Умница. Ап! (Обходит вокруг него, как укротительница вокруг хищника.) Ап! Тихо. Спокойно. Будь умницей.

– Хорошо. (Он пожимает плечами.) Нам трудно понять друг друга. Но все же нам надо как-то устроиться.

– Нам надо просто поделить пространство. (Она ногой чертит линию по центру помещения.) Отсюда до... сюда – мое. С другой стороны – твое.

Она выкладывает чипсы по разделительной полосе.

– Я читал в одном социологическом исследовании, что мы по сути своей животные-одиночки, строго придерживающиеся своей территории. Вот и подтверждение. Кстати, когда я был женат, все сводилось к тому же. Мы поделили на двоих кровать. И одеяло, и диван, и даже с полочку в ванной. Чувство своей территории – одно из основных для нашего вида.

Саманта продолжает выкладывать чипсы.

– Ты что, был женат?

Рауль подносит руку к сердцу, словно грудь его украшена медалями.

– Женат, разведен, снова женат, снова разведен и снова собираюсь жениться.

– Заметь, я не удивляюсь. Просто с трудом представляю себе нормальную женщину, которая сможет тебя выносить все время.

– А уходил всегда я. У женщин очень сильно желание понемногу отгрызать себе куски чужой территории. Начинают со все более частых уик-эндов у ее родителей, а заканчивают последним оплотом власти...