Причуды Артура - Эрве Гибер Страница 5

Артур пошел к краснодеревщику и заказал у него детский гробик, краснодеревщик знал, что у Артура нет детей, но он получил оплату, так что возмущаться не пристало. Потом Артур пошел к ножовщику выбрать лезвие, которое пройдет путь напрямую, не медля и будто лаская. Потом отправился в гавань вычерпать воду, которая во время бурь налилась в лодку, он увидел, приложив руку козырьком ко лбу, что остров вдалеке виднеется очень ясно, это был знак скорого густого тумана. Когда он вернулся, Лапочка уже приготовил наркотические снадобья, наливки, лаймы и связал платки, которые должны были заменить веревки. Они дождались вечера, потом приготовились к пиршеству. Орел невозмутимо смотрел на них. Они вытащили кости из различных млекопитающих и обезглавили множество еще теплых зверьков, положив их на позаимствованные на время большие серебряные блюда. Орел никоим образом не показывал, что голоден или нетерпелив, казалось, он наслаждается музыкой, слышавшейся из проигрывателя, то был слащавый вальс. Потом Лапочка разделся догола, что заметно польстило орлу и обнадежило его, и опоясал живот и бедра широкой кожаной повязкой, в которую птица могла вонзить когти. В тени, укрывшись темным тряпьем, Артур, словно подавая сигнал, поблескивал лезвием тесака. После того, как орел притронулся к припасам и винам, Лапочка нежно стянул его клюв и лапы платками. Лапочке больше не нужно было даже надевать перчатку, так как у орла не осталось неприязни к его голой руке, и он так привык к нему, что даже мог выносить его взъерошенные волосы, теперь он узнавал его, не смотря на то, прежняя у него прическа или какая-то другая. Когда птицу связали, Лапочка подхватил ее пониже груди, чтобы орел самостоятельно прицепился к поясу вокруг бедер, он немного согнулся под тяжестью, потом распрямился. Спрятав лезвие за спиной, Артур выключил музыку, а Лапочка взял клюв птицы, которая больше не могла его раскрыть, в губы и снова сомкнул их, у клюва были с обеих сторон восковицы две дырочки, через которые Лапочка вдохнул птице воздух из своих легких вместе с табачным дымом, он чувствовал, как птичье оперение греет ему живот. Держа лезвие, Артур расположился за спиной Лапочки, как если бы хотел от него спрятаться, потом сел на корточки, чтобы пронести лезвие меж ляжками Лапочки и дотянуться до живота птицы. Ничего из этого ритуала они заранее не готовили, они даже об этом не говорили, не репетировали ни одного жеста, все эти движения казались им происходящими самими собой. В то мгновение, когда Артур мгновенно рассек грудь птицы на две части, Лапочка почувствовал ртом резкий толчок клюва, словно обессилев от неистового аромата, одновременно с тем орел простер свой покров и его бьющиеся крылья заполнили всю комнату, серебряное лезвие полетело в воздух, к ногам пролилась лужа кипящей синей крови. И лишь тогда, когда они уложили безжизненную птицу на бок, прежде чем поместить ее в гроб, смотря на нее в последний раз, они придумали ей имя, ей, которую они всегда звали птицей или орлом; ее имя внезапно возникло одновременно на губах у обоих, привычное, как их собственные имена. Лапочка держал птицу прямо перед собой, он поднял ее, пока Артур посыпал дубовую древесину гроба курящимися угольками, детские мольбы вернулись им на уста и медленно изливались, словно бессловесная музыка, ибо смысл произносимых и повторяемых слов испарился, пока они посыпали орла пеплом, чтобы осушить его длинные перья. Лапочка развязал повязку, надетую на глаза птице перед тем, как ее разрезали. Они выпили остатки вина, бывшего почти черным, и закрыли гроб, ругаясь как извозчики. Громадные крылья птицы были сложены поверх тела, чтобы прикрыть рану. Они ничего не оставили на память об орле, кроме уверенности в его имени, и сожгли все, к чему он мог прикасаться.

По-прежнему пьяные, ибо теперь пили большими стаканами ром, они спустились по лестнице, неся гроб за две ручки, которые по настоянию Артура были сделаны не из пошлой латуни. Поднялся густой туман, лодка ждала их, они поместили гроб на плечи и, распевая как пьянчуги, привезли его на остров. Они собирались похоронить своего друга орла между могилами двух известнейших персон: знаменитого русского физика XVI века, чью могилу с момента царского низложения оскверняли семь раз, и фламандского художника XVII века по имени Давид Тенирс [2], который рисовал лишь сцены попоек и игрищ, делая порой героями картин не людей, а мартышек во фраках.